Мисс Найфет:
- Как вы великодушны, Моргана. Ведь я не думаю, что вы просто отдаете
мне крошки с барского стола.
Мисс Грилл:
- Нет, безусловно. Я ставлю лорда высоко. И до такой степени высоко,
что долго колебалась и, верно, склонилась бы к нему в конце концов, когда бы
не заметила, сколь явственно он предпочел мне вас. Я виновата пред вами
обоими, что уже раньше обо всем не догадалась. Но видите, как портит
человека привычка к поклонению. Мне и в голову не входило, что мне могут
кого-то предпочесть. Хоть допустить бы такую возможность - но нет, у меня
еще не было подобного опыта. И вот вам, пожалуйста, ярчайший образец
уязвленного тщеславия.
Мисс Найфет:
- Вы окружены толпой поклонников, Моргана. Редко кто из девушек
самых привлекательных имеет их столько. Но любовь капризная вещь и не
всегда избирает предмет, наделенный большими достоинствами. Есть
необъяснимые нити притяжения, и они-то бог знает отчего неодолимо притягивают
сердце.
Мисс Грилл:
- И эти необъяснимые нити сердце лорда Сома нашло в вас, но не во мне.
Мисс Найфет:
- Ничего такого он мне не говорил.
Мисс Грилл:
- На словах не говорил. Но глаза его, все поведение ясней всяких слов о
том свидетельствуют. Оба вы старались скрыть свои чувства от других, быть
может, от самих себя. Но оба вы слишком искренни и не умеете притворяться.
Вы созданы друг для друга и, я уверена, составите друг другу счастье,
которого я вам от души желаю.
Скоро мисс Грилл нашла возможность переговорить с лордом Сомом и начала
она шутя:
Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней? {231}
Вы пылко ухаживали за мною и вдруг отвернулись от меня и стали клясться
одной моей подруге: "Зефиры шепчут о моей любви".
Лорд Сом:
- Ах нет! Нет же. Ничего я этого не говорил и даже ничего похожего.
Мисс Грилл:
- Ну, положим, если и не говорили, то дали понять. Вас выдали ваши
взоры. Ваши чувства. Их не скроешь. Их нельзя отрицать. Ставлю вас в
известность, что, когда я умру от любви к вам, я буду вам являться
привиденьем.
Лорд Сом:
- Ах, мисс Грилл, если вам суждено умереть только от любви ко мне, вы
останетесь бессмертны, как Цирцея, которую вы столь божественно нам
представили.
Мисс Грилл:
- Вы предлагали мне быть моим, на всю жизнь, до гроба. А вдруг я
соглашусь? Да не пугайтесь! Вы заслуживаете кары, но уж не такой суровой!
Тем не менее отчасти вы принадлежите мне, и я имею право вас передать. Я
подарю вас мисс Найфет. Итак, по старинному обычаю рыцарства, я приказываю
вам, моему пленнику, пойти к ней и объявить, что вы отдаете себя в ее власть
и готовы до конца ей подчиняться. Надеюсь, она будет всю жизнь держать вас в
своих цепях. Вас, я вижу, не очень это устрашает. Но не забудьте, вы ужасный
преступник, а вы покуда ни слова не сказали, чтоб оправдаться.
Лорд Сом:
- Кто б устоял против ваших чар, когда б надежда примешивалась к
созерцанью? Но из-за многих причин надежда воспрещалась, а потому...
Мисс Грилл:
- А потому, когда красота, надежда и обаяние засияли под более
благоприятной звездой, вы устремились за нею. Что вы могли с собой поделать?
И разве можно устоять
Пред чудною улыбкой? {232}
Мне остается льстить себя надеждой, что, возьмись я за вас как следует
с самого начала, я б удержала вас, но
Il pentirsi da sesto nulla giova {*}.
{* Что пользы от бесплодных сожалений? (ит.) {233}.}
Вы, конечно, можете сказать вслед за поэтом:
Мне кажется неярким взгляд,
Когда не на меня глядят {234}.
Но вы даже не дали мне времени вас разглядеть. Я, однако ж, подобно
самому Зерцалу Рыцарства {235}, стараюсь не склоняться под ударами злой
судьбы и
Не рифмой радовать Творца,
А меткой мыслью мудреца! {236}
Лорд Сом:
- Я рад, что вам так весело; ибо, если даже другому удастся затронуть
сердце ваше куда сильней, чем мог бы и мечтать ваш покорный слуга, я беру на
себя смелость заметить в вашем же духе:
Столь легкая нога
Еще по этим плитам не ступала {237}.
И я надеюсь, что шаги ваши по нашей грешной земле всегда будут легки.
Вы - воплощенная Аллегра.
Мисс Грилл:
- К чему загадывать? Но идите же к воплощенной Пенсерозе. И если вы не
обратите ее в Аллегру, превосходящую меня веселостью, значит, я совсем не
понимаю женского сердца.
Вскоре после этого разговора лорд Сом нашел случай переговорить с мисс
Найфет наедине. Он сказал:
- Мне дано одно повеление, как то бывало в старые дни рыцарства.
Прекрасная дама, считающая меня своим пленником, приказала мне упасть к
вашим ногам, отдаться во власть вашу и носить ваши цепи, если вы благоволите
их на меня наложить.
Мисс Найфет:
- Говоря словами ведьмы из "Талабы".
Лишь та.
Что цепь плела, его освободит {238}.
Я готова снять с вас цепи. Встаньте же, милорд, встаньте.
Лорд Сом:
- И встану, если вы дадите мне руку.
Мисс Найфет:
- Вот она вам. Ну встали, так отпустите.
Лорд Сом:
- И не зовите меня милордом.
Мисс Найфет:
- Как же мне вас еще называть?
Лорд Сом:
- Зовите меня Ричардом, а я вас буду звать Алисой.
Мисс Найфет:
- Такая вольность позволительна лишь при более долгом знакомстве.
Лорд Сом:
- Или более коротком?
Мисс Найфет:
- У нас очень короткие дружеские отношения, хоть мы весьма недолго друг
друга знаем. Руку-то отпустите.
Лорд Сом:
- Я не успокоюсь, пока вы не позволите вас называть Алисой, а сами не
станете меня называть Ричардом...
Мисс Найфет:
- Это невозможно. Покамест.
Лорд Сом:
- Нет ничего, чего бы я не отдал, лишь бы заслужить такое право.
Мисс Найфет:
- Ничего?
Лорд Сом:
- Ничего.
Мисс Найфет:
- Ну, а как продвигается сватовство ваше к мисс Грилл?
Лорд Сом:
- С этим покончено. Я получил ее разрешение - и даже, как она
выразилась, приказ - броситься к вашим ногам и сдаться на вашу милость.
Мисс Найфет:
- Как она с вами простилась - плакала или смеялась?
Лорд Сом:
- Ну, она смеялась, если угодно.
Мисс Найфет:
- И не обидно вам?
Лорд Сом:
- Другое, более глубокое чувство берет во мне верх над всяческими
обидами.
Мисс Найфет:
- И это...?
Лорд Сом:
- И вы еще спрашиваете!
Мисс Найфет:
- Не стану прикидываться. С некоторых пор я замечаю склонность вашу.
Лорд Сом:
- Склонность! Скажите лучше - любовь, обожание, слияние всех чувств в
одно!
Мисс Найфет:
- Ну ладно, зовите меня Алисой. А руку все-таки отпустите.
Лорд Сом:
- Но ведь она же моя, да?
Мисс Найфет:
- Ваша, если вы предъявляете на нее иск.
Лорд Сом:
- Тогда позвольте мне скрепить мой иск печатью.
И он поцеловал ей руку со всей почтительностью, которая совместна с
"неодолимой страстью", а она ему сказала:
- Не стану лукавить. Если я чего желала более всего на свете, так это
дождаться дня, когда вы будете свободны и сможете сказать мне все, что
теперь сказали. Я не чересчур с вами откровенна?
Лорд Сом:
- Господи! Да нет же! Я пью слова ваши, как влагу из потоков рая.
Он снова скрепил свой иск печатью, на сей раз наложив ее на уста мисс
Найфет. Розы, выступившие у нее на щеках, были теперь уже красные розы. Она
вырвалась из его объятий и объявила:
- Нет! Никогда! Покуда у вас не будет неоспоримого права.
ГЛАВА XXXI
БАЛ НА КРЕЩЕНЬЕ. ПАНТОПРАГМАТИЧЕСКАЯ КУХНЯ.
СОВРЕМЕННОЕ ВАРВАРСТВО. ЧАША С ПУНШЕМ
Sic erimus cuncti, postquam nos auferet Orcus:
Ergo vivamus, dum licet esse bene.
Горе вам, беднякам! {239} О сколь человечишка жалок!
Станем мы все таковы, едва только Орк нас похитит.
Будем же жить хорошо, други, покуда живем.
Тримальхион с серебряным скелетом.
Петроний, с. 34
На крещенье был устроен бал. Раздвижные двери гостиных, шириною во всю
стену, раздвинули до отказа. Самую большую залу отвели для взрослых
танцоров; залу поменьше - для детей, которых привели в немалом числе и
поместили в сфере магнетического притяжения гигантского крещенского пирога,
покоящегося в разукрашенной нише. Ковры убрали, а полы разрисовали искусные
мастера {*} под присмотром мистера Шпателя. Библиотеку, отделенную прихожими
и двойными дверьми от остальных апартаментов, поставив в ней столы для
виста, отвели для старших гостей, буде они предпочтут сей род развлечений
простому наблюдению за танцующими. Мистер Грилл, мисс Тополь, мистер
Мак-Мусс и преподобный отец Опимиан устроили собственную кадриль в уголке
малой гостиной, где удобно было играть и беседовать и радоваться радости
молодых. Лорд Сом был главный церемониймейстер.
{* Танцоры раздражали, как полы,
Что мелом разрисованы на праздник, - говорит Вордсворт о "случайных
знакомцах" в своем соседстве. Сонеты Э 39. (Примеч. автора).}
После нескольких предварительных танцев в ожидании съезда гостей
разделили крещенский пирог. В пантомиме участвовали только дети, и маленькие
король с королевой, коронованные согласно правилам, воссели на театральном
троне, а затем чинно прошествовали по обеим гостиным, сами в восторге и к
великой радости своих товарищей. Потом бал уж точно начался, и, снисходя к
общим просьбам, его открыли менуэтом мисс Найфет и лорд Сом. А потом пошли
кадрили и контрдансы, перемежаемые то вальсом, то полькой. Было очень
весело, и немые взоры да нежный шепот служили множеству пылких признаний.
Лорд Сом, высказавший собственное признание уже по всей форме, был вне
себя от радости и носился по гостиным то в танце, то чтобы присмотреть - по
обязанности распорядителя, - все ли довольны. От его внимания не укрылось,
что, когда он приглашал барышень на танец, те соглашались хоть и очень мило,
но без готовности, какую замечал он в них прежде, покуда не распорядился
своей участью. За один день он успел испросить и получить согласие отца мисс
Найфет, который и сидел теперь в углу большой гостиной, с гордостью и
восхищением поглядывая на дочь и весьма ласково на ее избранника. А как
тотчас стало известно (а стало известно тотчас), что мисс Найфет - будущая
леди Сом, его сиятельство перешел в разряд женатых людей и, следственно, не
получал уже более знаков внимания, какими пользовался в качестве счастливого
билетика в лотерее брака, который может достаться кому угодно, но неизвестно
еще кому.
Многие юные леди заметили отсутствие мистера Принса и заключили, что
мисс Грилл потеряла разом обоих поклонников, наиболее любезных ее сердцу.
Правда, у нее оставалось их еще много, и жалеть ее, кажется, не приходилось.
Чуть не все молодые люди стремились с ней танцевать, и, каковы бы ни были ее
тревоги, веселилась она не меньше прочих.
Лорд Сом, обходя залы, остановился у стола, где играли в кадриль, и
сказал:
- Вас три дня не было, мистер Мак-Мусс, какие новости в Лондоне?
Мистер Мак-Мусс:
- Да никаких, в сущности, милорд. Столы крутятся, как и прежде, с
призраками все в порядке, и даже более: их уже не только слышат, но и
осязают; они пожимают из-под столов руки умникам спиритам, а те торжественно
удостоверяют сей факт. Люди просвещенные дурно обращаются с женами; жены
отплачивают им по-своему, и бракоразводных процессов скопилось в судах лет
на двадцать, если их и дальше будут разбирать с той же поспешностью.
Лопаются коммерческие предприятия, взрываются котлы высокого напряжения, и
шарлатаны всех родов наслаждаются доверием общества. Повсюду войны и военные
слухи. Объединение по защите мира передало дела в суд, где карают
несостоятельных пророков. На землю надвигаются великие скорби, и Аполлион
собственной персоной будет, того гляди, несменяемо править всеми народами.
Да, кстати, есть для вас одна новость, да вы, верно, уже сами слышали. Это я
о заседании общества пантопрагматиков под председательством лорда
Кудаветера, который открыл его длинной речью, любезно предоставленной им как
искуснейшее руководство во лжи для начинающих ораторов. Общество разделилось
на ведомства, чтобы соваться во все, сверху донизу, от голосов в
законодательстве до А и Б, сидевших на трубе. Я искал рыбного ведомства с
вашим сиятельством во главе; но такового не обнаружил. А прекрасное было б
ведомство. Само собой оно б разделилось на три класса: рыба живая, рыба
ископаемая и рыба на сковородке.
Лорд Сом:
- Поверьте, мистер Мак-Мусс, теперь и сам я нахожу все это смешным.
Рыба отныне интересует меня разве по третьему классу, да и то лишь для моего
собственного стола и для стола моих друзей.
Мистер Грилл:
- Странно, однако, что у пантопрагматиков нет ведомства по стряпне;
женского ведомства по обучению молодых жен искусству удерживать мужей дома с
помощью доброго обеда, да получше, чем дадут им на стороне, особливо в
клубе. Эти заведения и процветают только оттого, что жены в стряпне ничего
не смыслят; ибо в этом деле, как и во всех прочих, мало приказать, надобно
еще понимать, как твое приказание лучше исполнить. А дело-то поважней для
блага общества, нежели девять десятых всех тех дел, куда суются
пантопрагматики.
Преподобный отец Опимиан:
- Ну, а я так радуюсь, что они сюда не суются. Обед, приготовленный по
Новому Способу, был бы куда смешней и несъедобней, чем римский обед в
"Перигрине Пикле" {240}. Разумеется, пусть наши юные дамы, учатся стряпне.
Но только уж не у общества пантопрагматиков.
Мистер Грилл:
- Что же до надвигающихся на землю скорбей, боюсь, что предвестия их
можно заметить и не заглядывая в Апокалипсис. Нибур {241}, основываясь не на
пророчестве, радовался, что уходит со сцены, ибо чувствовал приближение
нового, еще более мрачного средневековья.
Преподобный отец Опимиан:
- Да, но у него не было перед глазами победного марша разума, с
барабанным боем несущего науку по городам и весям. Боюсь, правда, шумливая
эта наука может лишь заново убедить, что "глаза нам на то и даны, чтоб
разглядывать дорогу, которая идет во тьме" {*}.
След истин, что, сойдя с тропы деянья,
вотще искал я под крылом молчанья {**},
вряд ли обнаружу я в неуемной болтовне всех этих шумливых поставщиков
вздора.
{* Тюремщик: Понимаете, сэр, вы ж не знаете, куда пойдете.
Цимбелин: Нет, я знаю, приятель.
Постум: Стало быть, ваша-то смерть с глазами; что-то не видывал я такой
на картинках...
Цимбелин: Уверяю тебя, приятель, у всякого есть глаза, чтоб разглядеть
дорогу, по которой мне придется пойти, да только иные жмурятся, чтоб ее не
видеть.
Постум: Надо ж, вот потеха, значит, глаза нам на то и даны, чтоб
разглядывать дорогу, которая идет во тьме.
Цимбелин, акт V, сц. 4. (Примеч автора.).
** Коллинз, "Ода о нравах" {242}. (Примеч. автора).}
Мистер Грилл:
- Да если б вам и удалось их обнаружить, они б не много помогли против
вторжения готов и вандалов, какое, верно, предвидел Нибур. Вандалы сидят на
северных тронах, заботясь лишь об одном, как бы задушить всякую истину и
свободу, вандалы повсюду, даже и среди нас, и цель у них и здесь точно та
же, только наши плуты умеют лучше ее прикрыть, а наши простофили лучше дают
себя одурачить.
Преподобный отец Опимиан:
- Прибавьте, что вандалы заполнили половину Америки, с вольной речью и
даже с попытками вольной мысли расправляясь не хуже инквизиции, разве что
заменив суд линча и виселицы иной пародией на правосудие, кончающейся кнутом
и костром.
Мистер Грилл:
- Я сужу только о Европе. Страшная монархия на севере и анархия на юге;
и ярость толпы здесь у нас, ныне сглаживаемая и подавляемая, но всегда
готовая вспыхнуть неодолимым пламенем, как "скрытый под обманным пеплом
огнь" {*}.
{* incedis per ignes
Suppositos cineri doloso. - Hor. Carm. II, 1. (Примеч. автора).
Ты пишешь, по огню ступая,
Что под золою обманно тлеет. - Гораций, Оды, II, 1 (лат.). (Пер. Г.
Церетели).}
Мистер Мак-Мусс:
- Но пока нам даже очень весело. И довлеет дневи злоба его, тем более
что лично я поблизости вовсе ее покуда не наблюдаю.
Мисс Тополь:
- Лорд Сом, кажется, того же мнения, ибо ускользнул от продолжения
спора, чтоб пригласить мисс Найфет на контрданс.
Преподобный отец Опимиан:
- И вовремя спохватился. Он будет танцевать с ней как раз перед ужином
и поведет ее к столу. Замечаете вы, что ее трагической строгости как не
бывало? Она и всегда-то была чудо как хороша, но порой казалась ожившей
статуей. А нынче она - само счастье, вся так и сияет.
Мисс Тополь:
- Как же ей не сиять? Настоящее и будущее для нее лучезарны. Вот она и
отражает эти лучи.
Потом был ужин, а все отобедали рано и потому угощались с живым
удовольствием. Лорд Сом из кожи лез вон, угождая своему божеству, однако ж
не забывал и прекрасных соседок. После ужина опять танцевали, будто
сговорившись не расходиться до утра. Мистер Грилл, мистер Мак-Мусс,
преподобный отец Опимиан и еще кое-кто из гостей постарше, отказавшиеся от
обычного своего стаканчика вина после раннего обеда, теперь остались за
столом выпить пунша, который лился рекой, и его разносили среди прочих
напитков по гостиным в перерывах между танцами и с благодарностью принимали
молодые люди и не вполне отвергали юные дамы. Мы вынуждены в этом
признаться, не соглашаясь, впрочем, с веселым Гольдони, который считает, что
и в скрытой под маской бессловесной даме можно тотчас узнать англичанку по
благосклонности к пуншу {**}.
{** Лорд Рунебиф в Венеции встречает перед bottega di caffe [кофейня
(ит.). (Примеч. автора).] Розауру. Она в маске и делает ему английский
книксен.
Milord: Madama, molto compila, volete caffe?
Rоsaura: (Fa cenno di no).
Milord: Cioccolata?
Rоsaura: (Fa cenno di no).
Milord: Volete ponce?
Rоsaura: (Fa cenno di si).
Milord: Oh! e Inglese.
La Vedova Scaltra, A. III, s. 10.
Милорд: Сударыня, вы желаете кофе?
Розаура: (отрицательно качает головой).
Милорд: Шоколаду?
Розаура: (отрицательно качает головой).
Милорд: Хотите пуншу?
Розаура: (кивает в знак согласия).
Милорд: О! Англичанка.
Хитрая вдова (ит.) {243}.
Он не предлагает ей чаю, который, будучи более английским напитком,
нежели кофе или шоколад, мог бы скорей соперничать с пуншем; особенно если
пить его, как пьют англичане в другой комедии Гольдони, не с молоком, а с
ар_а_ком {244}. Лорд Артур приходит в гости к лорду Бонфилу среди дня и тот
предлагает ему чай с сахаром и араком. Пока они пьют его, входит лорд
Кубрек.
Вonfil: Favorite, bevete con noi.
Соubrech: Il te non si rifiuta.
Artur: E bevanda salutifera.
Bonfil: Volete rak?
Соubrech: Si, rak.
Вonfil: Ecco, vi servo.
Pamela Fanciula, A. I, s. 15.
Бонфил: Соблаговолите выпить с нами.
Кубрек: От чая не отказываются.
Артур: Этот напиток полезен.
Бонфил: Хотите арак?
Кубрек: Да.
Бонфил: Я угощаю.
Памела Фанчилла (ит.) {245}}
ГЛАВА XXXII
СТРАХИ И НАДЕЖДЫ. ВОЗМЕЩЕНЬЯ В ЖИЗНИ.
АФИНСКАЯ КОМЕДИЯ. МАДЕРА И МУЗЫКА. ПРИЗНАНЬЯ
????? ??, ????????, ???????, ?? ?????? ????
???? ???????? ?????? ???? ??????,
?? ???? ???????? ????? ??????.
Прощайте, старцы! Даже среди горестей
Душе дарите радость каждодневную,
Ведь после смерти счастья и в богатстве нет {248}.
Призрак Дария - хору в "Персах" Эсхила
Дороти начала уж было верить новостям Гарри, но вот обычная
жизнерадостность Гарри стала ему изменять: упорство засевшего в Башне
молодого хозяина отравляло надежду. Однако в деле Гарри наметилась уже
счастливая перемена, оставалось продолжать в том же духе, и Дороти разрешала
ему строить воздушные замки, согретые и разукрашенные огнями будущего
рождества.
Однажды вечером по дороге домой Гарри повстречал отца Опнмиана,
направлявшегося к Башне, где намеревался он отобедать и переночевать. Его
преподобие удивлялся, что мистера Принса не было на бале (и это тогда, когда
лорд Сом больше ему не соперник), и дурные предчувствия мрачили его. Отец
Опимиан протянул Гарри руку, и тот горячо пожал ее. Потом отец Опимиан
спросил, как продвигается у него и шестерых его друзей осада женских сердец.
Гарри Плющ:
- Да на молодых барышень, сэр, жаловаться не приходится. А вот молодого
господина не поймешь. Раньше он, бывало, все утро сидит и читает у себя
наверху. А теперь только поднимется - сразу опять вниз и в лес идет гулять.
Потом опять наверх, опять вниз и опять в лес. Что-то неладно с ним - видать,
несчастная любовь, ничего другого не придумаешь. И с письмами в Усадьбу меня
больше не шлет. Так что не получилось у нас веселое рождество, сами
понимаете, сэр.
Преподобный отец Опимиан:
- А вы, я смотрю, все о веселом рождестве мечтаете. Остается надеяться,
что следующее будет получше.
Гарри Плющ:
- А в Усадьбе, у них там весело, да, сэр?
Преподобный отец Опимиан:
- Очень весело.
Гарри Плющ:
- Стало быть, ни у кого там нет несчастной любви.
Преподобный отец Опимиан:
- Не беру на себя смелости подобного умозаключенья. О других ничего не
знаю. У меня ее нет и никогда не бывало, если это может служить утешением.
Гарри Плющ:
- Для меня утешение видеть вас и слушать ваш голос, сэр. От этого
всегда на душе легче.
Преподобный отец Опимиан:
- Так отчего же, мой юный друг, вы можете слышать и видеть меня, когда
вам угодно; буду сердечно рад. Приходите ко мне в гости. Вам всегда
обеспечен кусок холодного ростбифа и стакан доброго эля; а сейчас и ломоть
свинины. Это большое утешение.
Гарри Плющ:
- Ах, сэр, премного благодарны. Оно утешение, конечно. Да я не за тем к
вам приду.
Преподобный отец Опимиан:
- Верю, мой юный друг. Но, когда подкрепишься добрым английским харчем,
легче бороться против всех, превратностей, грозящих как телу нашему, так и
духу. Милости прошу ко мне. И, что бы ни случилось, пусть это не портит вам
радости славного обеда.
Гарри Плющ:
- Вот и отец мой то же говорит. Да не всегда такой совет помогает.
Когда мать померла, это ему на много дней обед испортило. Так и не
оправился, хоть старается держаться. Вот только если я приведу к нам в дом
Дороти, он, глядишь, прямо помолодеет. А если к тому рождеству он уж и
маленького Гарри будет качать, уж как он будет рад его угостить мозговой
косточкой!
Преподобный отец Опимиан:
- Боюсь, эта еда окажется не вполне по нутру маленькому Гарри, хоть
именно так вскармливал Гектор Астианакса {"Илиада", XXII, 500-501. (Примеч.
автора).} {247}. Отложим, однако, попечение о его меню до того времени,
когда он родится. А покамест будем питать надежды. И питаться мясом и элем.
Отец Опимиан снова дружески пожал Гарри руку, и они распрощались.
Его преподобие продолжил путь, как всегда рассуждая сам с собою.
"Отец милого юноши потерял добрую жену, и так с тех пор и не оправился.
Будь жена у него злая, он, потеряв ее, испытал бы чувство радостного
избавления. Странные возмещения нам готовит судьба. Поневоле согласишься с
Ювеналом, что лишь богам одним ведомо, что полезно для нас {Ювенал, Сатиры.
X. 346 {248}. (Примеч. автора).}. Ну вот, к примеру, все тот же мой друг из
Башни. Не полюби его Моргана (а я уверен, она его любит), он бы утешался
своими весталками. Не будь у него их сестринской привязанности, он был бы
счастлив любовью Морганы, но у него есть и любовь ее, и привязанность их, и
он раздираем между двумя чувствами, из которых каждое делало бы его
счастливцем, а вместе они делают его страдальцем. Кто решит, что лучше для
него? Или для них? Или для самой Морганы? Право, почти досадно, что она не
одарила своей благосклонностью лорда Сома. Упустила случай! Другой такой
вряд ли скоро представится. Верно, она бы могла его удержать, когда б
захотела. Но ведь и мисс Найфет превосходная девица, и как приятно наблюдать
столь полную взаимность. Будто сам Юпитер, как мне уже однажды пришлось
заметить, подготовил их соответствие. Одно время юный лорд, как казалось
ему, был верен первой своей звезде, но незаметно и непреложно его манила
другая; а юная леди подарила ему свое сердце, быть может сама о том не
догадываясь и уж конечно не подозревая, что кто-то еще может проникнуть в ее
тайну. И теперь, кажется, оба удивляются тому, что никто не удивляется их
помолвке. Вот и для лорда странный случай возмещенья. Ибо, прими Моргана
сразу же его сватовство, мисс Найфет о нем бы и не подумала; но она увидела,
как безжалостно носят волны челн его неприкаянной любви, и без хитростей и
лукавства помогла ему причалить у ее ног. Простота и безыскусственность
победили там, где провалилась бы изобретательность самая тонкая. Не знаю,
было ли и для нее заготовлено возмещение; но, если было, она его уже нашла;
ибо я не знаю мужа, более достойного семейного счастья, и сам Педро
Португальский не был пламенней влюблен. Когда я только что познакомился с
лордом, я заметил лишь комическую струнку в его характере, но есть в нем и
серьезная струнка, ничуть не менее приятная. Правда, комическая остается. Не
пойму, то ли веселость его заразительна, и я заранее смеюсь, едва оказываюсь
в его компании, то ли невозможно, думая о том, как он читает лекции о рыбе
среди пантопрагматиков, не замечать смехотворного противоречия между лордом
- душою общества и бездушным обществом, сующим свой нос во все и вся;
правда, он покончил с этой дурью; но она вспоминается неотвязно. Впрочем,
какая разница? Я смеюсь - и он смеется со мною. Он смеется - и я смеюсь
вместе с ним. "Смейся, пока не поздно" - прекрасный совет. Когда люди друг к
другу расположены, и малая искорка высекает огонь веселья.
Заметь, что долгожитель - весельчак,
А кто хандрит, тот погружен во мрак...
И кто же откажется от такого дня? Но дальше:
Чтоб люди долго жили, пусть они
В веселье сообща проводят дни {*}.
{* Эти две цитаты из самой старинной комедии на английском языке
"Ройстер Дойстер". 1566, переизданной шекспировским обществом в 1847 г.
(Примеч. автора).}
Прекрасно и стоит запомнить. Однако можно посмеяться и вовсе без всякой
мудрости, и в том я тоже не вижу вреда".
Уже неподалеку от Башни отец Опимиан встретил мистера Принса, быстрым
шагом устремляющегося вон из своего дома. Он вернулся туда вместе с его
преподобием, тот не захотел ничего есть до обеда, а выпил только стаканчик
вина с печеньем, и оба отправились в библиотеку.
Беседа шла исключительно о литературе. Отец Опимиан, хоть и думал
неотступно о мисс Грилл, не хотел первым о ней заговаривать, а мистер Принс,
хоть ни на чем другом не мог сосредоточиться, знал, что только над бутылкой
мадеры он сумеет раскрыть сердце его преподобию.
Отец Опимиан спросил, что мистер Принс читал последнее время. Тот
отвечал:
- Я брался за многое, но возвращался неизменно к "Orlando Innamorato"
{"Влюбленному Роланду" (ит.).}. Вот он как раз на столе, старое издание,
подлинник.
Отец Опимиан заметил:
- Я видел старое издание, примерно такое же, на столе в гостиной, в
Усадьбе.
Он чуть было не добавил что-то насчет общности вкусов, но вовремя
спохватился. Две младшие сестрицы внесли свечи.
- Я смотрю, - сказал его преподобие, - девушки ваши ходят всегда по
две. Горячую воду для умывания мне тоже всегда приносили две неразлучные
горничные, если осмелюсь их назвать этим именем.
Мистер Принс:
- Да, на моей стороне они только так и ходят, чтоб никакой дурной слух
не коснулся их репутации. Проживи вы тут с января по декабрь вместе с полным
домом гостей, ни вы, ни я, никто в моем доме ни разу не увидел бы их
порознь.
Преподобный отец Опимиан:
- Хорошее правило. Я голову готов прозакласть, что сестры
Чисты, как первый снег,
Пока его не тронуло
Ни солнце,
Ни теплый ветерок не очернил {*}.
{* Саути. Талаба {249}. (Примеч. автора).}
Но так уж устроен мир, что и добродетель самую безупречную следует
ограждать от наветов. Однако ж не постигаю, как можно согласить привычки
ваши с полным домом гостей.
Мистер Принс:
- Всякому удается собрать гостей, отвечающих его вкусу. Иным это легче,
иным труднее, но невозможного тут нет никогда. Устраивая этот дом, я
рассчитывал часто принимать у себя избранное общество. Благодаря
Аристофановой комедии и всему с нею связанному я наслаждался приятной
беседой в другом месте. Но я не отказался от своих планов, я только отсрочил
их.
Множество мыслей пронеслось в голове у его преподобия. Ему очень
хотелось их высказать. "Как хороша была мисс Грилл в роли Цирцеи; как славно
играла. Да какое же это избранное общество без женщин? И как холостяк может
их пригласить?" Но тогда пришлось бы задеть струнку, которой решил он не
задевать первым. А потому, кстати об Аристофановой комедии, он снял с полки
Аристофана и сказал:
- Как точно обозначает поэт афинскую комедию в одной этой строчке:
"Комедия из всех искусств труднейшее" {????????????????? ????? ???????????
????? ???????. (Примеч. автора).}. А нынче и не подумаешь, что это трудное
искусство, видя, сколько новых комедий ежевечерне разыгрывают на лондонской
сцене, а еще больше в Париже, и ведь тешат же они публику, каковы бы ни были
их литературные достоинства, не меньше, чем Аристофан тешил афинян.
Мистер Принс:
- С той разницей, что афиняне еще и гордились своим автором, чего не
скажешь о нынешних зрителях, особенно когда речь идет о новинках. А уж в так
называемых бурлесках нынешних так мало вкуса и истинного чувства, что, на
мой взгляд, даже тот, кто смеялся, покуда шел спектакль, оглядываясь на него
потом, ничего не может испытывать, кроме глубокого стыда за автора, театр и
самого себя.
Когда отобедали и рядом с его преподобием была поставлена бутылка
бордо, а бутылка мадеры - рядом с хозяином, который и за обедом не забывал о
любимом своем напитке, в последнее время служившем ему почти "единственным
питьем и едой", как эль для капитана с приятелями у Флетчера и Бомонта {"Эль
их единственная еда и питье". - "Презрительная леди", акт IV, сц. 2.
(Примеч. автора).}, его преподобие заметил:
- Я был рад убедиться, что обеды у вас по-прежнему хороши; жаль только,
что вы теперь не отдаете им должного, как бывало.
Мистер Принс:
- У одного великого философа было семеро друзей, и каждый день недели
один из них с ним обедал. И среди прочих последних своих распоряжений он
просил, чтобы полгода после его смерти все в доме оставалось по-прежнему и
ежедневно подавался обед для него самого и единственного гостя,
приглашаемого в его память, и чтобы один из двух его душеприказчиков (оба
тоже философы) по очереди брал на себя обязанности хозяина.
Преподобный отец Опимиан:
- Как я рад, что обязанности хозяина исполняете вы собственной
персоной, а не душеприказчик ваш, поверенный либо уполномоченный. Исполняете
вы их исправно, жаль только, сам обед не встречает в вас былого одушевленья.
Однако мне не совсем понятно, какое отношение имеет feralis coena {поминки
(лат.).} душеприказчика и гостя к обеду двух живых людей?
Мистер Принс:
- Ах, ваше преподобие, скажите лучше - обед одного живого человека в
обществе тени. Ибо сам я - лишь тень. Лишь тень моей былой веселости.
Преподобный отец Опимиан:
- То-то мне показалось, у вас неприятность какая-то. Но все равно -
держитесь совета Горация: "Облегчай ты вином и песней тяжелое горе: они
утеху сладкую в скорби тяжелой дают" {Illic omne malum vino canuque levato,
/ Deformis aegrimoniae dulcibus alloquiis. Epod. XIII {249а} (Примеч.
автора).}.
Мистер Принс:
- Так я и делаю, доктор. Мадера и песня семи сестер - мне утешение, да
еще какое. Но оно не доходит до тайной печали, терзающей мое сердце, как
Рататоск гложет корни Иггдрасиля {250}.
Преподобный отец Опимиан:
- В северной мифологии, поэтичнейшей мифологии, я глубоко чту Одина и
Тора {251}. Их подвиги всегда восхищали меня; и все вместе отлично
воспитывает воинский дух. У Лукана есть об этом дивные строки {Pharsalia
{252} I, 458-462. (Примеч. автора).}.
Отец Опимиан воспроизвел дивные строки Лукана с большим выражением. Не
того хотелось мистеру Принсу. Он ждал, чтобы его преподобие спросил о
причине терзающей его сердце печали. Но совершенно независимо от решения
доктора ни о чем не спрашивать, покуда юный друг не выскажется сам,
несчастная метафора повлекла его преподобие по одной из старых излюбленных
тропок, и если б не ожидание исповеди, которую, он знал, предстояло ему
принять от мистера Принса, он бы весь вечер мог толковать о северной
мифологии. А потому он пресек свою речь и молча потягивал бордо.
Мистер Принс не в силах был более сдерживаться и без введений, без
предисловий он рассказал его преподобию все, что произошло между ним и мисс
Грилл, ни слова не пропустив из пассажей Боярда, неизгладимо врезавшихся в
его память.
Преподобный отец Опимиан:
- Не возьму в толк, в чем же тут огорчаться? Вы влюблены в мисс Грилл.
Она готова принять ваше предложение. Чего же вам более по этой части?
Мистер Принс:
- Ничего более по этой части, но семь сестер мне как родные сестры.
Будь они и впрямь мне родными сестрами, отношения наши бы не нарушились,
женитьба моя не была бы помехой. Но, как мила, великодушна, снисходительна,
терпима ни была бы женщина, она не сможет отнестись к некровным узам, как к
кровным.
Преподобный отец Опимиан:
- В самом деле, на такое не станешь рассчитывать. Но ведь из этой
трудности тоже есть выход. Пусть все семь идут замуж!
Мистер Принс:
- Все семь замуж! Немыслимо!
Преподобный отец Опимиан:
- Не столь немыслимо, как вам представляется.
И тут его преподобие нашел уместным поведать мистеру Принсу историю о
семи женихах, расточая особенные хвалы Гарри и заметив, что, если мудрость
Noscitur a sociis {Полн.: Noscitur a socio turpive probov(e) hominus meus, -
По товарищу, дурному или доброму, познается характер человека (лат.).} верна
и в обратном смысле и о друзьях человека можно судить по его качествам, в
высоких достоинствах шестерых приятелей Гарри не приходится сомневаться; а к
тому же он навел о них справки. Мистера Принса рождественской порой весьма
обрадовала новость, которая еще летом повергла б его в уныние. Он тотчас
решил, что, раз он так мало ел за обедом, можно на ужин спросить куропаток,
ибо кладовая его всегда ломилась от дичи. Куропатки были поданы после
обычного пенья в гостиной, и его преподобие, хоть немало ел за обедом, счел
невежливым не принять участия в трапезе; припомнив же, как скоротал он ночь
после бала, он вызвался сварить пунш, и они допоздна просидели над чашей,
беседуя о том о сем, но больше всего о Моргане.
ГЛАВА XXXIII
ЗАВОЕВАНИЕ ФИВ
? ????? ? ????? ??,
?? ?????? ?? ????? ???? ????????,
??? ?????? ??????????????,
?? ?? ???????? ???? ?????? ????????? ??????
??? ???? ??? ?????? ??????????????,
???? ??? ????? ?????????????,
???? ???????? ?????????? ?????.
Aeschylus. Prometheus.
Мудр, о, поистине мудр
Тот, кто впервые понял и вслух произнес:
С равными нужно
В браки вступать, чтоб счастье свое найти.
Если ты нищ и убог, то богатых, пресыщенных
И родовитых, надменных, напыщенных
Обходить старайся стороной {253}.
Эсхил. Прометей прикованный
Наутро, после того как отец Опимиан отправился в обратный путь лесом,
мистер Принс отступил от принятого обычая и призвал Дороти одну в гостиную.
Она явилась, трепеща и краснея.
- Сядь, - сказал он, - сядь, милая Дороти. Я должен кое-что сказать
тебе и твоим сестрам. Но, по некоторым причинам, я начинаю с тебя. Вероятно,
во всяком случае вполне возможно, я очень скоро вступлю в брак, и вам тогда
останется последовать моему примеру. А мне сказали, что один из самых
прекраснейших молодых людей, какие мне известны, сохнет от любви к тебе.
- Он хороший молодой человек, что верно, то верно, - сказала Дороти;
потом, вдруг поняв, в чем она невольно проговорилась, еще пуще залилась
краской. И, стараясь загладить промах, она добавила:
- Но я-то по нем не сохну.
- Еще бы, - возразил мистер Принс. - Зачем тебе по нем сохнуть, ты
чересчур в нем уверена, и дело стало только за твоим согласием.
- И за вашим, - сказала Дороти, - и за согласием сестриц, особенно
старших; они ведь должны пример подавать.
- Не уверен, - сказал мистер Принс. - Покуда, как я понимаю, они
последовали твоему примеру. Твой поклонник неустанными своими заботами
обеспечил жениха каждой. Ну, а мое согласие ты, безусловно, получишь. Когда
ты увидишь Гарри, пошли его сразу ко мне.
- А он уже тут, - сказала Дороти.
- Тогда проси его сюда, - сказал мистер Принс.
Дороти, не без смущения, удалилась. Но сердце ее говорило само за себя.
Явился Гарри.
Мистер Принс:
- Итак, Гарри, ты ухаживаешь за девушкой у меня в доме, не спросясь
моего позволения.
Гарри Плющ:
- Сэр, я не мог за ней не ухаживать. А позволения у вас не спросил,
потому что думал, вы не позволите.
Мистер Принс:
- Как всегда откровенно, Гарри. И ты полагаешь, из Дороти выйдет
хорошая крестьянская жена?
Гарри Плющ:
- Я полагаю, сэр, она до того хорошая, до того умная, до того
работящая, что подойдет в жены хоть кому, хоть лорду, к примеру. Но для нее
ж для самой лучше остаться в том сословии, где она родилась.
Мистер Принс:
- И она ведь особенной красотою не блещет, знаешь ли.
Гарри Плющ:
- Не блещет! Ну, если она не красавица, то я уж не знаю, кто тогда и
красавица, сэр.
Мистер Принс:
- Да, конечно, она недурна собой.
Гарри Плющ:
- Что значит недурна, сэр? Она писаная красотка.
Мистер Принс:
- Ладно, Гарри, она красотка, если тебе угодно.
Гарри Плющ:
- А то не угодно, сэр! Мне б сразу сообразить, что вы просто смеетесь,
когда вы сказали, будто она красотой не блещет.
Мистер Принс:
- Но, знаешь ли, у нее нет приданого.
Гарри Плющ:
- Не надо мне никакого приданого. Мне ее надо, и больше ничего и больше
никого.
Мистер Принс:
- Но я не могу согласиться, чтоб она вышла замуж, не имея собственных
средств.
Гарри Плющ:
- Ой, да я их дам ей заранее. Отец поднакопил денег, и мы их как это? -
запишем на ее имя.
Мистер Принс:
- Ты молодец, Гарри, и я действительно рад за Дороти; но ты не вполне
понял меня. Она должна принести тебе средства, а не взять их у тебя. И ты не
смей увертываться.
Гарри твердил, что ему не нужны никакие средства; мистер Принс твердил,
что не допустит, чтобы Дороти их не имела. Без особых трудов однако, они
пришли к соглашению.
Когда дело Гарри и Дороти благополучно уладилось, сразу устроились и
шесть остальных судеб; и мистер Принс с легким сердцем вернулся в Усадьбу,
где явился к обеду на двадцать седьмой день своего испытания.
Там застал он все тех же; ибо, хоть иные и отлучались на время, они не
могли противиться уговорам мистера Грилла и приезжали опять. Все сердечно
приветствовали мистера Принса, а Моргана мило ему улыбнулась.
ГЛАВА XXXIV
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ РАССКАЗЫ.
ЧУДЕСНЫЕ РАССКАЗЫ У ДРЕВНИХ. ДУХ ХОЗЯИНА.
РАССКАЗ О ТЕНИ. РАССКАЗ О ЛЕШЕМ. ЛЕГЕНДА О СВЯТОЙ ЛАУРЕ
Джейн: ... Теперь мы сядем
К камину, и нам бабушка расскажет
Поинтересней что-нибудь.
Гарри: И правда!
Поинтересней! Страшное б послушать
Про разные убийства.
Джейн: Или духов.
Саути. Бабушкин рассказ
Вечером мисс Грилл сказала его преподобию:
- На рождестве у нас пока не было ни одной истории с привидениями. Так
не годится. Хоть один рождественский вечерок должен быть посвящен
merveilleuses histoires racontees autour du foyer {таинственным историям,
рассказанным у камина (фр.).}, которые Шатобриан {254} числит среди
особенных удовольствий тех, qui n'ont pas quitte leur pays natal {которые не
покинули отчизну (фр.).}. А греки и римляне оставили нам бездну разных
духов, верно ведь, ваше преподобие?
Преподобный отец Опимиан:
- Безусловно. Литература классическая кишит духами. Но редко какой
тамошний дух подойдет для рождественской истории с привидениями, как у нас
ее принято понимать. Дух Патрокла у Гомера, Дария у Эсхила, Полидора у
Эврипида - все полны поэзии, но для истории с привидениями никто из них не
подходит. Я только один и могу припомнить рассказ по-гречески, но и тот,
Пересказанный Гете в "Коринфской невесте" и Льюисом в "Веселом золотом
кольце", ни для кого здесь не может быть новостью {Льюис {255} сам пишет о
"Веселом золотом кольце": "Я как-то читал у одного греческого автора, имя
его запамятовал, историю, которая мне навеяла сюжет этой баллады. История
такова: юноша, приехав в дом к другу, с дочерью которого он обручен, узнает,
что уже несколько недель назад смерть отняла у него невесту. Но он ни разу в
жизни ее не видел и скоро утешается, особенно еще и потому, что во все время
пребывания его в доме у друга некая юная дама любезно приходит каждую ночь к
нему в спальню и уходит на рассвете, неизменно унося от своего любовника
какой-нибудь дорогой подарок. Так продолжалось до тех пор, покуда юноша
вдруг не увидел портрет умершей невесты и с ужасом в нем узнал черты ночной
своей гостьи. Открыли гроб умершей и там нашли все те подарки, какими он
щедро одарял неведомую innamorata [возлюбленная (ит.)]". - М. Г. Льюис.
Волшебные повести. Т, 1, с. 99,
Греческий автор, о котором идет речь, - это Флегон, которого иные
относят к эпохе Августа, а иные - белее правильно - к эпохе Гадриана. Он
написал трактат ???? ????????? ("О чудесном"). Уцелевшая часть трактата
начинается с этой самой истории, но самое начало ее утрачено. О портрете
ничего не говорится. Юноша и его ночная гостья обменивались подарками, и
родители опознали вещи своей дочери: золотое кольцо и косынку. На третью
ночь они застигли свою дочь в спальне у любовника, и она ям сказала:
- Ох, мать с отцом! Что я вам сделала! Жаль вам, что ли, что я три ночи
спала с вашим гостем в моем отчем доме! Пожалеете вы о своем любопытстве! Я
вернусь туда, где мне должно быть. Ибо сюда я являлась по воле богов.
И как только она это сказала, она тотчас упала мертвая. Тогда открыли
гроб, и там нашли железное кольцо и золотой кубок, подаренный ей
возлюбленным. Тот от горя и ужаса немедля покончил с собой. Видимо,
рассказом предполагается, что, сойди третья ночь так же благополучно, как и
две предшествующие, невеста вернулась бы к жизни, к родителям и жениху.
(Примеч. автора).}.
У древних есть много волшебных рассказов, не собственно историй о
привидениях, но они весьма подходят для Рождества. Их два таких у Петрония,
и в свое время я для забавы перевел их, стараясь держаться как можно ближе к
подлиннику. Если угодно, я могу воспроизвесть их по памяти. Ибо я полагаю
вместе с Чосером:
Ведь, знаю я, что, взявшись рассказать
Чужой рассказ, не надо выпускать
Ни слова из того, что ты запомнил,
Будь те слова пространны иль нескромны,
Иначе все неправдой обратишь... {*} {256}
{* "Кентерберийские рассказы", 733-738. (Примеч. автора).}
Предложение отца Опимиана встретило единодушное "Ах, ну конечно, мы
ждем, ваше преподобие!", и он начал:
- Истории эти рассказали на пиру у Тримальхиона, первую - Никарот,
вольноотпущенник, вторую - один из гостей.
"Пока я еще служил, мы жили на узкой улочке, где теперь дом Габинны. И
богам было угодно, чтобы я влюбился в жену Теренция, хозяина харчевни,
Мелиссу Теренциану, да вы почти все ее знаете, раскрасавица - метательница
поцелуев".
Мисс Грилл:
- Странное какое название. Преподобный отец Опимиан:
- Думаю, имеется в виду какой-то изящный жест в пантомиме; ибо
красавицы хозяйки часто бывали умелыми танцовщицами. Вергиливва Копа, кстати
сказать, не лишенная недостатков, тем не менее - прекрасный тому пример.
Верно, тем-то и были привлекательны римские харчевни. И всякий хозяин
стремился к тому, чтобы его жена умела танцевать. Танцы были, видимо, такого
стиля, какой нынче мы называем характерным, и исполнялись в живописных
костюмах...
Его преподобие чуть не пустился в диссертацию о хозяйках-танцовщицах;
но мисс Грилл вовремя напомнила ему, о чем шла речь, и он продолжал рассказ
Ницера:
- Клянусь Гераклом, я любил ее чистой любовью; меня пленял ее нрав, ее
нежность. Когда мне нужны были деньги, она мне их давала. Когда у меня они
были, я отдавал их ей на хранение. Ни одной женщине я так не доверялся. Отец
ее, фермер, умер тогда. Я шел на любые трудности, чтоб ее увидеть. Ибо
друзья познаются в беде. Хозяин мой как раз уехал в Капую, распорядиться
какой-то заброшенной плавильней. Я воспользовался случаем и упросил одного
нашего гостя проводить меня до пятого верстового столба. Он был солдат,
силою равный Плутону. Мы вышли до первых петухов. Месяц светил как солнце мы
прошли мимо ряда гробов. Спутник мой исполнял какие-то церемонии. Я сидел и,
напевая, считал звезды. Потом я глянул на него и увидел что он разделся
донага и сложил одежду у дороги. Сердце у меня ушло в пятки, я застыл, как
мертвец. Но он трижды обошел вокруг своей одежды и обернулся волком. Не
думайте, я не шучу. Ни за какие деньги меня не заставишь солгать. И вот,
едва он, стало быть, обернулся волком, он тотчас завыл и бросился в лес. Я
не сразу оправился, но потом решил собрать его одежду, но она превратилась в
камень. Кому, как не мне, довелось изведать великий страх? Но я схватился за
меч и всю дорогу до фермы я рубил тени. Я был едва жив; пот струился со лба
потоками; глаза ничего не видели. Я никак не мог прийти в себя Моя Мелисса
подивилась, куда я ходил в такой поздний час. "Пришел бы пораньше она
сказала, - и ты нам помог бы. Волк приходил в овчарню и задрал всех овец до
единой. Он убежал. Но он нас попомнит; один из наших парней всадил ему в шею
копье". Ясно, что я не сомкнул уже глаз на рассвете я ушел домой. Но когда я
дошел до того места, где одежда превратилась в камень, камня там никакого не
оказалось, а была только кровь. Придя домой, я увидел солдата, он лежал
неподвижно в постели и врач хлопотал над его шеей. Я понял, что это
оборотень, и потом, хоть убей, не мог больше с ним есть за одним столом.
Пусть задумаются все кто не верит в такие вещи. А если я лгу, пусть
обрушится на меня гнев богов.
Тримальхион, хозяин пира, дает понять, что верит каждому слову Ницера,
а затем рассказывает о том, что испытал он сам.
- Когда я носил еще длинные волосы - ибо в юности я вел жизнь хиосца
{Длинные волосы носили свободные юноши. Жизнь хиосца - т. е. жизнь
привольная и роскошная. Тримальхион хочет сказать, что, хоть он начинал
жизнь рабом, баловали и обращались с ним как со свободным. (Примеч.
автора.)}, - наш маленький Айфис, радость семьи, умер; поистине он был
сокровище; быстрый, прекрасный собой, один из тысяч. И когда бедная мать
плакала над ним, а мы все погрузились в глубокое горе, вдруг налетели
колдуньи, словно собаки на заячий след. Был тогда в доме у нас один
каппадокиец, высокий, смелый до безумия, он разъяренного быка мог осадить.
Размахивая мечом, выбежал он за ворота, не забыв обвязать левую руку, и
вонзил меч в грудь какой-то женщине. Мы услыхали стон, но женщины той мы не
видели, врать не буду. А силач вернулся в повалился на кровать, и все тело у
него было синее, будто его стегали кнутом; ибо его коснулась злая рука. Мы
заперли ворота и снова пошли к мертвому Айфису; но, когда мать хотела обнять
тело сына, оказалось, что внутри у него нет ничего, он набит соломой, все
исчезло, печень, сердце - все. Колдуньи похитили мальчика, а взамен оставили
чучело. Поверьте - нельзя не поверить, - есть женщины, которые обладают
знанием выше знания смертных, ночные женщины, и перед ними ничто не устоит.
А каппадокиец так и не оправился; и через несколько дней он умер в горячке.
- Мы дивились, мы поверили, - говорит один из гостей, слушавших эту
историю, - и, поцеловав стол, мы попросили ночных женщин не трогать нас
больше.
Мисс Грилл:
- Прелестные рассказы, ваше преподобие; и во всем чувствуется, что
рассказчики искренне верят в эти чудеса. Но, как сами вы справедливо
сказали, это не собственно истории с привидениями.
Лорд Сом:
- У Шекспира прекрасные духи и могли бы нам сейчас пригодиться, не будь
они все так общеизвестны. А вот мне по душе привидение из "Пути любовника"
Флетчера и Бомонта. У Клеандра красавица жена Калиста и друг Лизандр.
Калиста и Лизандр любят друг друга en tout bien, tout honneur {по-хорошему и
по чести (фр.).}. Лизандр, защищаясь и в честном бою, убивает придворного
фаворита и вынужден скрываться в глуши. Клеандр и Дорилай, отец Калисты,
отправляются на его поиски. Им приходится заночевать в сельской гостинице.
Клеандр давно знаком с веселым хозяином и превозносит его Дорилаю. Но,
справившись о нем, они узнают, что он три недели назад умер. Они просят еще
вина, отпускают прислуживающих и сидят одни, болтая о том о сем и о покойном
хозяине, причем Клеандр расхваливает его пенье и игру на лютне. И вот за
окном раздаются звуки лютни; далее следует песня, начинается она со слов:
Пускай огонь поленья лижет!
Подвинь-ка стол, садись поближе.
Пей старое вино и веселись! -
а кончается:
Все в хоровод! Достань трубу!
Смеяться буду и в гробу!
А затем появляется призрак хозяина. Они спрашивают, зачем он пришел. Тот
отвечает - чтобы еще разок послужить Клеандру и попросить,
Чтоб видеть погребенным мое тело
В святей земле: лежу неосвящен
Из-за ошибки клерка: пусть готовят
Мне новую могилу средь парней-
Весельчаков, умерших раньше.
Клеандр обещает исполнить просьбу, а Дорилай, в течение всей пьесы
показывавший свой веселый нрав, добавляет:
И сорок кубков старого вина
Я выдул на твоих похоронах.
Клеандр спрашивает:
А можешь ты
Предупредить меня, когда пробьет мой час?
Тот отвечает:
Не обещаю.
Но коль смогу - ведь я тебя любил, -
Еще раз появлюсь.
В следующей сцене хозяин появляется вновь, и вскоре после этого
Клеандра убивают; не предумышленно, но по случайности, когда второстепенные
персонажи проверяют, такой ли уж чистой любовью любит Калиста Лизандра.
Мисс Тополь:
- Когда я была молодая, привидения так были в моде, что про всякую
новую пьесу первым делом спрашивали: "А есть там привидения?" Мода пошла с
"Призрака замка" {257}. Я видела эту пьесу еще девочкой. Раздвижные двери,
за которыми обнаруживалась освещенная часовня; невиданная красота игравшей
привидение актрисы; торжественная музыка, сопровождавшая ее медленные жесты,
когда, неслышно выходя на авансцену, она благословляла коленопреклоненную
свою дочь; и женский хор, выпевающий Jubilate {"Возрадуйся" 258 (лат.).}, -
все это производило на меня ни с чем не сравнимое впечатление. Вот вам мое
привидение. Но сколько-нибудь интересной истории с привидениями у меня нет
про запас.
Мистер Принс:
- А есть еще много таких историй, где сверхъестественное оказывается
только видимостью и объясняется в конце. Но в иных, особенно в романах
Брокден Брауна {259}, ужасное доведено до предела. Что может быть страшнее
его "Виланда"? Это один из немногих рассказов, где объяснение
сверхъестественного натуральными причинами не разрушает первоначального
впечатления.
Мисс Грилл:
- Обычно мне эти объяснения не по душе. Я готова принять
сверхъестественное во всех формах, ведь ничто не удивляет меня в похождениях
Одиссея или Роланда. Мне было б грустно убедиться, что колдовство Цирцеи -
ловкость рук и ничего более.
Преподобный отец Опимиан:
- Совершенно с вами согласен, мисс Грилл. Мне вовсе не нравится, когда
дух, ужасавший меня на протяжении двух томов, в третьем вдруг оказывается
переодетой служанкой {260}.
Мисс Грилл:
- Мы все толкуем о привидениях, а где же рассказ? Хочу рассказ о
привидениях.
Мисс Найфет:
- Попробую рассказать одну историю, только я очень плохо ее помню.
Речь, как и во многих подобных историях, идет о зарытом сокровище. У старого
скупца - единственная дочь. Он во всем себе отказывает, чтобы дать ей
приличное воспитание. Он собрал клад, который назначается ей, но мысль о
том, что с ним надобно расстаться, для скупца непереносима, и он так и
умирает, не открыв, где этот клад зарыт. У дочери был возлюбленный, не то
чтобы совсем нищий, но что-то вроде того. У него был маленький участок
земли, и он его обрабатывал. Когда отец ее умер и она осталась без помощи и
друзей, фермер этот взял ее в жены, и прилежным трудом и скромной жизнью они
преодолели жестокость фортуны. У молодого супруга была тетушка, и с нею они
иногда проводили праздники, особенно рождество. И вот однажды они
возвращались поздно после такого праздника; на земле лежал снег; совсем
молодой месяц стоял низко в небе; пересекая поле, они остановились, чтоб
поглядеть на звездное небо; а когда снова опустили глаза, увидели на снегу
тень; она была длинная, неотчетливая; но никакого предмета, который ее
отбрасывал бы, не было вовсе. Жена, затрепетав, схватила мужа за руку. Месяц
скрылся, и тень исчезла. Настал Новый год, они провели его в доме у тетушки.
Когда возвращались домой, месяц был полный и сиял высоко в небе. То поле они
пересекали не без страха и сомненья. И на том же самом месте они снова
увидели тень; на сей раз отчетливую тень человека в просторном плаще и
остроконечной шапочке. Они узнали силуэт старого скупца. Жена чуть не упала
без чувств; муж ее удержал; оба не отрывали глаз от тени; она начала
двигаться; но на месяц набежала тучка, и тень исчезла. Следующая ночь была
ясная, и жена призвала все свое мужество, чтоб проникнуть в тайну; они
вернулись на прежнее место: и там опять на снегу была тень, и опять под их
взглядом она стала передвигаться по снегу; они в страхе последовали за нею.
Наконец она остановилась на пригорке, уже на их собственной ферме. Муж с
женою ходили вокруг, но тень больше не двигалась. Муж упросил жену остаться,
а сам пошел искать какой-нибудь шест, чтоб отметить место. Когда жена
осталась одна, тень распростерла руки, словно благословляя ее, и тотчас
исчезла. Муж, вернувшись, нашел жену распростертой на снегу. Он взял ее на
руки; она пришла в себя, и они пошли домой. Утром муж отправился к тому
месту с заступом и лопатой, расчистил снег, раскопал землю и нашел горшок с
золотом, неоспоримо им принадлежавшим. Ну а дальше, как и во всех детских
сказках, "стали они дальше жить-поживать".
Мисс Тополь:
- Ваш рассказ, хоть во всем прочем и непохожий, напоминает мне одну
балладу, где тоже есть тень на снегу:
Рискуя, близ фигур кружил, но вот беда -
Ни от одной в снегу не видел он следа {*},
{* Мисс Бэннэрман {260a} "Рассказы о рыцарях и таинственных
происшествиях". (Примеч. автора).}
Мистер Грилл:
- В обоих случаях тень имеет очертания, но нет видимого предмета, ее
отбрасывающего. А вот я помню удивительный пример с тенями, не имеющими
очертаний. Юный рыцарь скачет сосновым бором, где когда-то уже постигли его
страшные события, и вдруг какой-то голос просит его остановиться. Он не
останавливается, кто-то гонится за ним. Рыцарь хочет оглянуться, но не может
повернуть голову. Вот они оказываются на лужайке, и там, в лунном свете,
рыцарь надеется разглядеть непрошеного спутника. Но "непостижимые тени
падали вокруг, лишенные очертаний" {"Три брата" {261}, т. IV, с. 193.
(Примеч. автора).}.
Мисс Грилл:
- Мистер Мак-Мусс, а где же ваша история с привидениями?
Мистер Мак-Мусс:
- Сказать вам по чести, мисс Грилл, до привидений я не охотник; меня
всегда более занимали простые материи. Но, так уж и быть, расскажу-ка я вам
историю про лешего, которую с детства запомнил.
Раз как-то компания ведьм и колдунов собралась в трапезной монастыря
устроить пир, если найдется, чем поживиться. Денег у них не было, а был
только один леший, которого сатана дал им на этот случай взаймы, с тем что
он снабдит их едою, ничего не покупая и не крадя. Они развели огонь в очаге,
где ничего не жарилось, и сели вокруг стола, где ничего не стояло, кроме
битых блюд и пустых кружек. И огонь очага играл на их тощих, голодных лицах.
Уж не берусь вам сказать, была ли там среди них "одна бабенка помоложе" {*},
но, скорей всего, была, иначе не стал бы леший эдак трудиться. Однако ж он
немного опоздал. Братья-монахи, готовясь к празднику, успели послать в
соседний городок человека с телегой за вкусными вещами. И вот он
возвращался, а телега ломилась от мяса, птицы, и сала, и отборных булочек,
которыми славилась в городке одна булочница; да еще от старого доброго вина,
которое пожаловал отцу-настоятелю один важный барин. Леший почуял поживу,
предстал перед возчиком в обличье солдата с деревянной ногой и стал просить
милостыни. Возчик отвечал, что у него ничего нет, и солдат якобы пошел своей
дорогой. Он появлялся еще и еще в разных видах, и все просил милостыни, с
каждым разом настойчивей, но получал тот же ответ. Наконец он явился в
обличье старухи с палочкой, и уж эта была назойливее всех; но возчик,
поклявшись, что, видно, целый корабль нищих потерпел крушение неподалеку, и
ей отвечал отказом. "Ну хоть, мелкую монетку", - молила старуха. "Нет у меня
монетки", - отвечал возчик. "Ну хоть чего-нибудь поесть или выпить, - молила
она, - неужели же у тебя ничего съестного не сыщется? Загляни-ка в тележку;
наверняка что-то вкусненькое найдешь, или чего-нибудь выпить".
""Вкусненькое, выпить", - заворчал возчик. - Если в моей телеге найдется
хоть что-то вкусненькое или выпить, пускай леший все заберет". "Покорно
благодарю", - сказал леший и принял такой облик, что возчик сразу рухнул
наземь, и леший разграбил телегу. Скоро в трапезной жарилось мясо и старое
вино лилось рекой, к великой радости славной компании, и они пили, ели и
веселились всю ночь, поднимая тосты за здоровье нечистого.
{* Но Тэм нежданно разглядел
Среди толпы костлявых тел,
Обтянутых костлявой кожей,
Одну бабенку помоложе.
Как видно, на бесовский пляс
Она явилась в первый раз {262}.
Тэм О'Шентер. (Примеч. автора).}
Мисс Грилл:
- А вы, мистер Принс? Живя в старинной башне, среди старинных книг,
погрузясь в легенды о святых, уж, верно, вы припасли для нас какую-нибудь
историю с привидениями?
Мистер Принс:
- Не вполне историю с привидениями, мисс Грилл, но правда - есть одна
легенда, пленившая мое воображение. Я переложил ее в балладу. Если
позволите, я ее вам прочту.
И, легко получив позволение, мистер Принс заключил ряд чудесных
рассказов у камелька, прочтя то, что называлось
Легенда о святой Лауре
Святая Лаура в смертном сне
Покоится в гробнице.
Она велением небес {*}
Нетленна - чудо из чудес! -
Прекрасна, как денница.
Была девичья жизнь чиста -
Ни пятнышка на ней.
Отверзла Божья Мать уста:
"Будь неизменна и свята
Ты до последних дней!"
Вот под землею саркофаг,
Из алебастра ложе.
На крышке белых роз букет,
Ее покой на сотни лет
Никто не потревожит.
Над ложем мраморным потом
Воздвигли раку. Там
Кружком монахини не раз
Сбираясь пели в поздний час,
И звукам вторил храм.
Смерть аббатису унесла.
Гласило завещанье:
Хочу, чтоб рядом со святой
Мой бренный прах обрел покой!
Безумное желанье!
У аббатисы знатный род -
Кто б смог не подчиниться?
Ее желание - закон!
Пошли монашки на амвон
Печальной вереницей.
Лишь сняли крышку - в тот же миг
Сиянье ослепило!
Все залил нестерпимый свет,
Как будто тела в раке нет -
Рассеян мрак могилы!
Труп аббатисы положив,
Вновь затворили раку.
Какой-то безотчетный страх
Объял всех на похоронах
И утопил во мраке.
Наутро в храме собрались -
Вдали от роз печальных
Вдруг обнаружили во мгле
Труп аббатисы на земле
В одеждах погребальных.
И в страхе, на колени пав,
Взывали все к Марии.
Гробницу вскрыли - вновь хорал
Процессию сопровождал,
Как и тогда, впервые.
Но разве тленью место есть
С нетленностию рядом?
На камнях тело вновь нашли -
Оно покоилось вдали,
В часовне, близ ограды.
И вот на службе, в ранний час,
Молитва ввысь летела
Ко всем святым, чтоб наконец
Умилосердился Творец
И упокоил тело.
И встала стража в третью ночь
Коленопреклоненно.
Молились все - и стар, и млад.
Как вдруг разрезал тьму набат -
Один удар мгновенный.
Гробница вскрылась - поднялась,
Как статуя, святая.
Все в жутком страхе пали ниц.
Она меж замерших черниц
Ступала, как живая.
И не был слышен звук шагов,
Как будто не касалась
Плит каменных ее нога.
Как смерть, безмолвна и строга,
Ушла, не возвращалась.
Гробница с этих пор пуста,
Исчезло с нею ложе:
В последний раз свершив обряд,
Вложили тело, и прелат
Вздохнул: "Помилуй, Боже!"
Но нет покоя в месте сем
Бесчувственному телу:
И раз в году, в глухую ночь.
Ударит колокол - и прочь -
Витает по приделу.
А где Лаура? Вдалеке?
Кто знает, где таится
Та, что нетленна и чиста
И до последних дней свята?
Где Божья голубица?
Навек сокрыта ото всех
И ангельскою ратью
Оберегаема она.
Над ней простерлась тишина,
То место под заклятьем.
{* А вождь сказал ему: "Харон, гнев укроти.
Того хотят - там, где исполнить властны
То, что хотят. И речи прекрати" {263}.
Данте. Текст взят с http://www.lit-bit.narod.ru/
