x x x

Hail, Twilight, sovereign of one peaceful hour!

Not dull art Thou as undiscerning Night;

But studious only to remove from sight

Day's mutable distinctions. - Ancient Power!

Thus did the waters gleam, the mountains lower,

To the rude Briton, when, in wolf-skin vest

Here roving wild, he laid him down to rest

On the bare rock, or through a leafy bower

Looked ere his eyes were closed. By him was seen

The self-same Vision which we now behold,

At thy meek bidding, shadowy Power! brought forth;

These mighty barriers, and the gulf between;

The flood, the stars, - a spectacle as old

As the beginning of the heavens and earth!

x x x

О Сумрак, предвечерья государь!

Халиф на час, ты Тьмы ночной щедрее,

Когда стираешь, над землею рея,

Все преходящее. - О древний царь!

Не так ли за грядой скалистой встарь

Мерцал залив, когда в ложбине хмурой

Косматый бритт, покрытый волчьей шкурой,

Устраивал себе ночлег? Дикарь,

Что мог узреть он в меркнущем просторе

Пред тем, как сном его глаза смежило? -

То, что доныне видим мы вдали:

Подкову темных гор, и это море,

Прибой и звезды - все, что есть и было

От сотворенья неба и земли.

From the Prologue to "Peter Bell"

Отрывок из пролога к поэме "Питер Белл"

x x x

There's something in a flying horse,

There's something in a huge balloon;

But through the clouds I'll never float

Until I have a little Boat,

Shaped like the crescent-moon.

And now I _have_ a little Boat,

In shape a very crescent-moon

Fast through the clouds my boat can sail;

But if perchance your faith should fail,

Look up - and you shall see me soon!

The woods, my Friends, are round you roaring,

Rocking and roaring like a sea;

The noise of danger's in your ears,

And ye have all a thousand fears

Both for my little Boat and me!

Meanwhile untroubled I admire

The pointed horns of my canoe;

And, did not pity touch my breast,

To see how ye are all distrest,

Till my ribs ached, I'd laugh at you!

Away we go, my Boat and I -

Frail man ne'er sate in such another;

Whether among the winds we strive,

Or deep into the clouds we dive,

Each is contented with the other.

Away we go - and what care we

For treasons, tumults, and for wars?

We are as calm in our delight

As is the crescent-moon so bright

Among the scattered stars.

Up goes my Boat among the stars

Through many a breathless field of light,

Through many a long blue field of ether,

Leaving ten thousand stars beneath her:

Up goes my little Boat so bright!

The Crab, the Scorpion, and the Bull -

We pry among them all; have shot

High o'er the red-haired race of Mars,

Covered from top to toe with scars;

Such company I like it not!

The towns in Saturn are decayed,

And melancholy Spectres throng them; -

The Pleiads, that appear to kiss

Each other in the vast abyss,

With joy I sail among them.

Swift Mercury resounds with mirth,

Great Jove is full of stately bowers;

But these, and all that they contain,

What are they to that tiny grain,

That little Earth of ours?

Then back to Earth, the dear green Earth: -

Whole ages if I here should roam,

The world for my remarks and me

Would not a whit the better be;

I've left my heart at home.

See! there she is, the matchless Earth!

There spreads the famed Pacific Ocean!

Old Andes thrusts yon craggy spear

Through the grey clouds; the Alps are here,

Like waters in commotion!

Yon tawny slip is Libya's sands;

That silver thread the river Dnieper!

And look, where clothed in brightest green

Is a sweet Isle, of isles the Queen;

Ye fairies, from all evil keep her!

x x x

Кому большой воздушный шар,

Кому крылатого коня,

А я в челне лететь хочу,

Пока челна нет у меня,

Я в облака не полечу.

На полумесяц челн похож,

И я сижу в моем челне,

Я в нем сквозь тучи проплыву,

И если ты не веришь мне,

Увидишь ночью наяву.

Друзья! Вокруг шумят леса,

Волнуясь, как вода в морях,

И ветер носится, звеня,

И вас охватывает страх,

Вы все боитесь за меня.

И я любуюсь, невредим,

Двурогой лодочкой моей,

Мне вас совсем не жаль, друзья,

Чем вам страшней, тем мне смешней,

До слез могу смеяться я.

Так я плыву вперед, вперед.

Для хилых труден этот путь,

Сквозь ветры нужно мне пройти,

И в тучах нужно мне тонуть,

Я все перетерплю в пути.

Плыву вперед. Что мне теперь

Мятеж, предательство, война?

Я так величествен и тих,

Как восходящая луна

Средь звезд рассыпанных своих.

Мой челн всплывает выше звезд,

Залитый светом золотым.

Плывет среди воздушных волн,

Сто тысяч звезд плывут за ним,

Всплывает выше звезд мой челн.

Вот Рак. Вот Бык. Вот Скорпион,

Мы между ними проскользнем.

Над Марсом плыть нам суждено,

Он рыжий весь, рубцы на нем -

Он мне не нравится давно.

Сатурн разрушенный, на нем

Печальных спектров бродит тень,

Я вижу в бездне двух плеяд,

Целующихся ночь и день.

Над ними плыть я очень рад.

Меркурий весело звенит.

Юпитер светится вдали.

Планет Вселенная полна,

Что им за дело до Земли -

Едва заметного зерна?

Назад к Земле! К родной Земле!

И если б я сто лет летал,

Мир тем же был бы для меня,

Он лучше бы ничуть не стал.

Оставил дома сердце я.

Вот несравненная Земля!

Распластан Тихий океан,

Копьем вонзились в облака

Верхушки Альп и древних Анд -

Не сокрушают их века.

Вот красный Ливии песок,

Вот Днепр, серебряный шнурок.

А там сверкает изумруд,

То лучший в мире островок,

Его наяды стерегут.

From "The River Duddon, A Series of Sonnets... and Other Poems"

Из сборника "Сонеты к реке Даддон и другие стихотворения"

THE RIVER DUDDON

x x x

Not envying Latian shades - if yet they throw

A grateful coolness round that crystal Spring,

Blandusia, prattling as when long ago

The Sabine Bard was moved her praise to sing;

Careless of flowers that in perennial blow

Round the moist marge of Persian fountains cling;

Heedless of Alpine torrents thundering

Through ice-built arches radiant as heaven's bow;

I seek the birthplace of a native Stream. -

All hail, ye mountains! hail, thou morning light!

Better to breathe at large on this clear height

Than toil in needless sleep from dream to dream:

Pure flow the verse, pure, vigorous, free, and bright,

For Duddon, long-loved Duddon, is my theme!

СОНЕТЫ К РЕКЕ ДАДДОН

x x x

Мне не знакома Латума прохлада,

Не слышал я журчанья родников

Бандузии, Горация отрады,

Поющего в созвучьи мерных строф.

Цветов персидских пышных мне не надо,

Я не люблю фонтанов и садов,

Альпийского потока чужд мне рев

И радуга в стремнинах водопада.

Вверх по реке знакомою тропой

Иду, бросаю в горы клич привета,

Легко дышать прохладою рассвета.

Расстался я с избыточной мечтой,

Любовью прежней песнь моя согрета -

Я славлю Деддон, Деддон мой родной.

x x x

Child of the clouds! remote from every taint

Of sordid industry thy lot is cast;

Thine are the honours of the lofty waste

Not seldom, when with heat the valleys faint,

Thy handmaid Frost with spangled tissue quaint

Thy cradle decks;-to chant thy birth, thou hast

No meaner Poet than the whistling Blast,

And Desolation is thy Patron-saint!

She guards thee, ruthless Power! who would not spare

Those mighty forests, once the bison's screen,

Where stalked the huge deer to his shaggy lair

Through paths and alleys roofed with darkest green;

Thousands of years before the silent air

Was pierced by whizzing shaft of hunter keen!

x x x

Дитя далеких туч! В уединеньи

Не ведаешь ты участи мирской,

Обстала глушь лесов тебя стеной,

И ветра свист поет тебе хваленья.

Морозы ждут лишь твоего веленья. -

Пускай в долине пышет летний зной,

Ты одеваешь саван ледяной,

Тебя хранит великий дух Забвенья.

Но времени рука уже легла

На этот берег дикий и лесистый,

Где некогда царила глушь и мгла,

Огромный лось топтал ковер пушистый

И зверолова меткая стрела

Безмолвия не нарушала свистом.

x x x

How shall I paint thee? - Be this naked stone

My seat, while I give way to such intent;

Pleased could my verse, a speaking monument,

Make to the eyes of men thy features known.

But as of all those tripping lambs not one

Outruns his fellows, so hath Nature lent

To thy beginning nought that doth present

Peculiar ground for hope to build upon.

To dignity the spot that gives thee birth

No sign of hoar Antiquity's esteem

Appears, and none of modern Fortune's care;

Yet thou thyself hast round thee shed a gleam

Of brilliant moss, instinct with freshness rare;

Prompt offering to thy Foster-mother, Earth!

У ИСТОКА

Как мне нарисовать тебя? - Присяду

На голом камне, средь хвощей и мхов:

Пусть говорящий памятник стихов

Твои черты явит людскому взгляду.

Но как барашку, что прибился к стаду,

Из блеющих не выбраться рядов,

Так никаких особенных даров

Тебе Судьба не припасла в награду.

Ничем - ни данью древности седой,

Ни щедростью возвышенных примет -

Здесь не отмечено твое рожденье.

Но свежий мох, растущий над водой,

И этот в струях отраженный свет -

Твое Земле суровой приношенье.

THE PLAIN OF DONNERDALE

The old inventive Poets, had they seen,

Or rather felt, the entrancement that detains

Thy waters, Duddon! 'mid these flowery plains -

The still repose, the liquid lapse serene,

Transferred to bowers imperishably green,

Had beautified Elysium! But these chains

Will soon be broken;-a rough course remains,

Rough as the past; where Thou, of placid mien,

Innocuous as a firstling of the flock,

And countenanced like a soft cerulean sky,

Shalt change thy temper; and, with many a shock

Given and received in mutual jeopardy,

Dance, like a Bacchanal, from rock to rock,

Tossing her frantic thyrsus wide and high!

ДОННЕРДЕЛЬСКАЯ ДОЛИНА

Когда б седые барды были живы

И видели тебя, о Деддон мой,

Они б Элизием назвали берег твой.

Оставил ты свой прежний вид бурливый,

И меж цветов ползут твои извивы

Вдоль по равнине светлою струей -

Но, видно, чужд тенистых рощ покой

Твоей волне свободной и шумливой.

И ты, ягненка робкого смирней,

Огнем небес отсвечивавший чистым,

Вмиг забываешь тишину полей,

Преграды рвешь в своем теченье быстром

И, как вакханка, пляшешь средь камней,

Неистово размахивая тирсом.

AFTER-THOUGHT

I thought of Thee, my partner and my guide.

As being past away. - Vain sympathies!

For, backward, Duddon! as I cast my eyes,

I see what was, and is, and will abide;

Still glides the Stream, and shall for ever glide;

The Form remains, the Function never dies;

While we, the brave, the mighty, and the wise;

We Men, who in our morn of youth defied

The elements, must vanish; - be it so!

Enough, if something from our hands have power

To live, and act, and serve the future hour;

And if, as toward the silent tomb we go,

Through love, through hope, and faith's transcendent

dower.

We feel that we are greater than we know.

ПРОЩАЛЬНЫЙ СОНЕТ РЕКЕ ДАДДОН

В прощальный час, мой друг и спутник мой,

Иду к тебе. - Напрасное влеченье!

Я вижу, Даддон, все в твоем теченье,

Что было, есть и будет впредь со мной.

Ты катишь воды, вечный, озорной,

Даруешь вечно жизнь и обновленье,

А мы - мы сила, мудрость, устремленье,

Мы с юных лет зовем стихии в бой,

И все-таки мы смертны. - Да свершится!

Но не обижен, кто хоть малый срок

Своим трудом служить потомству мог,

Кто и тогда, когда близка гробница,

Любовь, Надежду, Веру - все сберег.

Не выше ль он, чем смертным это мнится!

THE PILGRIM'S DREAM

A Pilgrim, when the summer day

Had closed upon his weary way,

A lodging begged beneath a castle's roof;

But him the haughty Warder spurned;

And from the gate the Pilgrim turned,

To seek such covert as the field

Or heath-besprinkled copse might yield,

Or lofty wood, shower-proof.

He paced along; and, pensively,

Halting beneath a shady tree,

Whose moss-grown root might serve for couch or seat,

Fixed on a Star his upward eye;

Then, from the tenant of the sky

He turned, and watched with kindred look,

A Glow-worm, in a dusky nook,

Apparent at his feet.

The murmur of a neighbouring stream

Induced a soft and slumbrous dream,

A pregnant dream, within whose shadowy bounds

He recognised the earth-born Star,

And _That_ which glittered from afar;

And (strange to witness!) from the frame

Of the ethereal Orb, there came

Intelligible sounds.

Much did it taunt the humble Light

That now, when day was fled, and night

Hushed the dark earth, fast closing weary eyes,

A very reptile could presume

To show her taper in the gloom,

As if in rivalship with One

Who sate a ruler on his throne

Erected in the skies.

"Exalted Star!" the Worm replied,

"Abate this unbecoming pride,

Or with a less uneasy lustre shine;

Thou shrink'st as momently thy rays

Are mastered by the breathing haze;

While neither mist, nor thickest cloud

That shapes in heaven its murky shroud,

Hath power to injure mine.

But not for this do I aspire

To match the spark of local fire,

That at my will burns on the dewy lawn,

With thy acknowledged glories;-No!

Yet, thus upbraided, I may show

What favours do attend me here,

Till, like thyself, I disappear

Before the purple dawn."

When this in modest guise was said,

Across the welkin seemed to spread

A boding sound-for aught but sleep unfit!

Hills quaked, the rivers backward ran;

That Star, so proud of late, looked wan;

And reeled with visionary stir

In the blue depth, like Lucifer

Cast headlong to the pit!

Fire raged: and, when the spangled floor

Of ancient ether was no more,

New heavens succeeded, by the dream brought forth:

And all the happy Souls that rode

Transfigured through that fresh abode,

Had heretofore, in humble trust,

Shone meekly 'mid their native dust,

The Glow-worms of the earth!

This knowledge, from an Angel's voice

Proceeding, made the heart rejoice

Of Him who slept upon the open lea:

Waking at morn he murmured not;

And, till life's journey closed, the spot

Was to the Pilgrim's soul endeared,

Where by that dream he had been cheered

Beneath the shady tree.

СОН ПИЛИГРИМА

Под вечер в замке пилигрим,

Дорогой долгою томим,

Прося ночлега, стукнул у дверей.

Надменно сторож отказал,

И странник дальше зашагал,

Надеясь в тишине лесов

Найти гостеприимный кров,

Под зарослью ветвей.

Задумчиво тяжелый путь

Он продолжал и отдохнуть

Под деревом присел на мху густом.

Звезда затеплилась над ним...

Когда же взгляд свой пилигрим

Вниз опустил - у самых ног

Увидел скромный огонек,

Зажженный светляком.

Дрема коснулася очей...

Недалеко журчал ручей,

И странный сон навеял плеск воды.

Звезду земную - светляка -

И ту, что в небе, далека,

Увидел он, и речи звук

К нему сюда донесся вдруг

С эфирной высоты.

Презрительно звучала речь:

И червь посмел свой свет зажечь

В тот час, когда смыкает сон глаза.

Не для него ли ночи тень

Теперь сменила летний день?

Не мнит ли он равняться с той,

Чьей царственною красотой

Гордятся небеса?

И ей сказал светляк в ответ:

"Звезда кичливая, твой свет

Сырая дымка может затемнить,

Легко ты гаснешь, и твой луч

Не в силах выбраться из туч.

Меня же и густой покров

Тумана или облаков

Не в силах погасить.

Нет, я не льщу себя мечтой,

Блестя теперь в траве сырой,

Чуть видимый под кровом темноты,

С твоей равняться славой, - нет,

Но мой едва заметный свет

Дает мне радость, а потом

Я гасну в пурпуре дневном...

Но гаснешь ведь и ты".

Едва успел промолвить он -

Из края в край весь небосклон

Откликнулся на голос громовой.

Дол дрогнул, вспять пошла вода,

Померкла яркая звезда

И, померцав, как Люцифер,

Низринутый с небесных сфер,

Скатилась в мрак ночной.

Сон длился. Звездный свод небес.

Объятый пламенем, исчез

И нового открылся блеск очам.

В преображенной красоте

Там засияли души те,

Что здесь во мраке и пыли

Огонь надежды сберегли,

Подобно светлякам.

И спавший на лугу постиг,

Что Ангел Божий в этот миг

Беседовал в виденье сонном с ним.

Воспрянув сердцем и душой,

Забыл он утром ропот свой,

Но до конца земных тревог

Свой чудный сон забыть не мог

Под деревом густым.

SEPTEMBER 1819

The sylvan slopes with corn-clad fields

Are hung, as if with golden shields,

Bright trophies of the sun!

Like a fair sister of the sky,

Unruffled doth the blue lake lie,

The mountains looking on.

And, sooth to say, yon vocal grove,

Albeit uninspired by love,

By love untaught to ring,

May well afford to mortal ear

An impulse more profoundly dear

Than music of the Spring.

For _that_ from turbulence and heat

Proceeds, from some uneasy seat

In nature's struggling frame,

Some region of impatient life:

And jealousy, and quivering strife,

Therein a portion claim.

This, this is holy; - while I hear

These vespers of another year,

This hymn of thanks and praise,

My spirit seems to mount above

The anxieties of human love,

And earth's precarious days.

But list! - though winter storms be nigh,

Unchecked is that soft harmony:

There lives Who can provide

For all his creatures; and in Him,

Even like the radiant Seraphim,

These choristers confide.

СЕНТЯБРЬ

Как позлащенные щиты,

Трофеи пламенного неба,

Легли на горные хребты

Поля с роскошной жатвой хлеба.

Как сткло, лазоревых озер

Поверхность спит, не колыхаясь,

И выси дальных сизых гор

В нее глядятся, отражаясь.

Повсюду гулкие леса

Оглашены пернатых пеньем,

Хотя уж птичек голоса

Любви не дышат вдохновеньем.

Но пусть в священной тишине

Их песня страстью не согрета, -

Она сто раз отрадней мне,

Чем музыка весны и лета.

В весенних песнях пыл любви,

Борьба, тревога, раздраженье,

Огонь в клокочущей крови

И жизни бурное волненье.

В них страсти рвутся на простор,

Трепещут сладострастьем звуки,

В них слышен бешеный раздор

И голос ревности и муки.

А здесь святая песнь слышна,

Как благовест другого года;

В ней, благодарности полна,

Гимн Божеству гремит природа.

И я, внимая песне той,

Все дольное отбросив долу

И чуждый мук борьбы земной,

Несусь душой к Его престолу.

Греми же, песнь! Да не смутит

Тебя бурь зимних приближенье!

Жив Тот, чья благость сохранит

Все, что живет, от разрушенья,

Все, что живет, живет лишь Им,

Отцом любви, Владыкой славы,

И шестикрылый херувим,

И звучный хор певцов дубравы.

ON SEEING A TUFT OF SNOWDROPS IN A STORM

When haughty expectations prostrate lie,

And grandeur crouches like a guilty thing,

Oft shall the lowly weak, till nature bring

Mature release, in fair society

Survive, and Fortune's utmost anger try;

Like these frail snowdrops that together cling,

And nod their helmets, smitten by the wing

Of many a furious whirl-blast sweeping by.

Observe the faithful flowers! if small to great

May lead the thoughts, thus struggling used to stand

The Emathian phalanx, nobly obstinate;

And so the bright immoral Theban band,

Whom onset, fiercely urged at Jove's command,

Might overwhelm, but could not separate!

x x x

Когда надежда в прахе слезы льет

И гнется гордый дух, прося прощенья,

У малых сих, не ждущих разрешенья

Всех бед природой, силы достает

Жить праведно, неся всем миром гнет.

Так трепетных подснежников скопленья

Стоят, качаются, хоть в исступленье

Их бесноватый вихрь крылами бьет.

В цветы всмотрись! Здесь оживает в малом

Великое: держала ход врагов

Фаланга македонцев удалая;

Фиванцев, в их геройстве небывалом,

Строй войск, что в бой послал отец богов,

Разъединить не смог, одолевая.

SONG FOR THE SPINNING WHEEL

Swiftly turn the murmuring wheel!

Night has brought the welcome hour,

When the weary fingers feel

Help, as if from faery power;

Dewy night o'ershades the ground;

Turn the swift wheel round and round!

Now, beneath the starry sky,

Couch the widely-scattered sheep; -

Ply the pleasant labour, ply!

For the spindle, while they sleep,

Runs with speed more smooth and fine,

Gathering up a trustier line.

Short-lived likings may be bred

By a glance from fickle eyes;

But true love is like the thread

Which the kindly wool supplies,

When the flocks are all at rest

Sleeping on the mountain's breast.

ПЕСНЯ ЗА ПРЯЛКОЙ

Поздний час глядит в окно,

Но усталая рука

Крутит вновь веретено,

И проворна и легка, -

Ночь пришла, легла роса,

Чаще шелест колеса.

Разбрелись в полях стада,

Спят под кровом темноты, -

Пряжа льется без труда,

В пальцах больше быстроты.

Овцы спят - и крепче нить

Начинает прялка вить.

Застилает взгляд очей

Быстролетной страстью кровь,

Долговечней и прочней

Настоящая любовь, -

Это нить в руках у прях

В час, как овцы спят в горах.

THE HAUNTED TREE

Those silver clouds collected round the sun

His mid-day warmth abate not, seeming less

To overshade than multiply his beams

By soft reflection - grateful to the sky,

To rocks, fields, woods. Nor doth our human sense

Ask, for its pleasure, screen or canopy

More ample than the time-dismantled Oak

Spreads o'er this tuft of heath, which now, attired

In the whole fulness of its bloom, affords

Couch beautiful as e'er for earthly use

Was fashioned; whether, by the hand of Art,

That eastern Sultan, amid flowers enwrought

On silken tissue, might diffuse his limbs

In languor; or, by Nature, for repose

Of panting Wood-nymph, wearied with the chase.

О Lady! fairer in thy Poet's sight

Than fairest spiritual creature of the groves,

Approach; - and, thus invited, crown with rest

The noon-tide hour though truly some there are

Whose footsteps superstitiously avoid

This venerable Tree; for, when the wind

Blows keenly, it sends forth a creaking sound

(Above the general roar of woods and crags)

Distinctly heard from far - a doleful note!

As if (so Grecian shepherds would have deemed)

The Hamadryad, pent within, bewailed

Some bitter wrong. Nor is it unbelieved,

By ruder fancy, that a troubled ghost

Haunts the old trunk; lamenting deeds of which

The flowery ground is conscious. But no wind

Sweeps now along this elevated ridge;

Not even a zephyr stirs; - the obnoxious Tree

Is mute; and, in his silence, would look down,

О lovely Wanderer of the trackless hills,

On thy reclining form with more delight

Than his coevals in the sheltered vale

Seem to participate, the while they view

Their own far-stretching arms and leafy heads

Vividly pictured in some glassy pool,

That, for a brief space, checks the hurrying stream!

ОКОЛДОВАННЫЙ ДУБ

Покровом серебристым облака

Чуть затянули солнце, но не в силах

Смягчить его лучей, и зной полдневный

Потоком отраженным льется с неба

На скалы, рощи и луга. Пожалуй,

В такую пору не найти приюта

Отрадней, чем под этим старым дубом,

Раскинувшим широко тень своих

Ветвей столетних над ковром душистым,

Разостланным здесь вереском цветущим.

Наверное, не знал роскошней ложа

И сам султан, лежащий на подушках

Среди цветов, отдавшись неге сонной.

Сама природа выткала его

Для отдыха усталых нимф-охотниц.

И ты, которая для глаз моих

Прекрасней всех, живущих в этих рощах

И гениев и духов, неужели

Ты не придешь, чтоб отдохнуть здесь тоже

В полдневный час. Я знаю, говорят,

Что к дубу подходить небезопасно,

Что он, когда в лесу порывы ветра

Ревут, шумят, - он тоже громко стонет

И скорбный звук несется с ураганом.

Когда б пастух аркадский это слышал,

Сказал бы он, что бедная дриада

Обречена оплакивать свой жребий,

Ее навек связавший с этим дубом.

Поверье есть иное, будто духи

Недобрые слетаются сюда

И вспоминают жалобой и стоном

О тех делах, которым был свидетель

Один цветущий вереск. Но теперь

Спокойно все, не шелестят вершины,

И воздух тих, не колыхнется. Нем

Виновник этих страхов, и в молчанье

Под сень свою тебя он примет нежно,

И над тобой он склонится вершиной,

Как клонятся ровесники его

Над заводью спокойной, и тобою

Он будет любоваться, как они

Любуются неверным отраженьем

Своих ветвей в замедлившей реке.

From "Ecclesiastical Sonnets"

Из сборника "Церковные сонеты"

MUTABILITY

From low to high doth dissolution climb,

And sink from high to low, along a scale

Of awful notes, whose concord shall not fail;

A musical but melancholy chime.

Which they can hear who meddle not with crime,

Nor avarice, nor over-anxious care.

Truth fails not; but her outward forms that bear

The longest dale do melt like frosty rime,

That in the morning whitened hill and plain

And is no more; drop like the tower sublime

Of yesterday, which royally did wear

His crown of weeds, but could not even sustain

Some casual shout that broke the silent air,

Or the unimaginable touch of Time.

ИЗМЕНЧИВОСТЬ

Восходит ввысь мелодией могучей

Распад вселенский и на спад идет

Неспешной чередой ужасных нот,

Гармонией скрежещущих созвучий;

Кто слышит их, - тот презирает случай,

Бежит нечистых выгод и хлопот.

Бессмертна правда; но она живет

В обличьях дня, в их смене неминучей.

Так иней, выбеливший утром луг,

Растает; так седая башня вдруг

От возгласа случайного качнется

И, словно слепленная из песка,

Обрушится, - когда ее коснется

Невидимая Времени рука.

INSIDE OF KING'S COLLEGE CHAPEL, CAMBRIDGE

Tax not the royal Saint with vain expense,

With ill-matched aims the Architect who planned -

Albeit labouring for a scanty band

Of white-robed Scholars only - this immense

And glorious Work of fine intelligence!

Give all thou canst; high Heaven rejects the lore

Of nicely-calculated less or more;

So deemed the man who fashioned for the sense

These lofty pillars, spread that branching roof

Self-poised, and scooped into ten thousand cells,

Where light and shade repose, where music dwells

Lingering - and wandering on as loth to die;

Like thoughts whose very sweetness yieldeth proof

That they were born for immortality.

В КАПЕЛЛЕ КОРОЛЕВСКОГО КОЛЛЕДЖА В КЕМБРИДЖЕ

Не упрекай святых за мотовство,

Ни зодчего, что создал небывалый

Великолепный храм - для горстки малой

Ученых прихожан, - вложив в него

Все, без остатка - мысль и мастерство!

Будь щедрым; чужд взыскательным высотам

Труд, отягченный мелочным расчетом;

Так думал он, вознесший волшебство

Резных колонн и арок невесомых,

Где радуги дрожат в цветных проемах,

Где в полумраке музыка парит,

Блуждая в сотах каменного свода, -

Как мысли, коих сладость и свобода

Нам о бессмертье духа говорит.

From "The Poetical Works"

Из книги "Поэтические произведения"

LAMENT OF MARY, QUEEN OF SCOTS, ON THE EVE OF A NEW YEAR

I

Smile of the Moon! - for so I name

That silent greeting from above;

A gentle flash of light that came

From her whom drooping captives love;

Or art thou of still higher birth?

Thou that didst part the clouds of earth,

My torpor to reprove!

II

Bright boon of pitying Heaven! - alas,

I may not trust thy placid cheer!

Pondering that Time to-night will pass

The threshold of another year;

For years to me are sad and dull;

My very moments are too full

Of hopelessness and fear.

III

And yet, the soul-awakening gleam,

That struck perchance the farthest cone

Of Scotland's rocky wilds, did seem

To visit me, and me alone;

Me, unapproached by any friend,

Save those who to my sorrows lend

Tears due unto their own.

IV

To-night the church-tower bells will ring

Through these wild realms a festive peal;

To the new year a welcoming;

A tuneful offering for the weal

Of happy millions lulled in sleep;

While I am forced to watch and weep,

By wounds that may not heal.

V

Born all too high, by wedlock raised

Still higher - to be cast thus low!

Would that mine eyes had never gazed

On aught of more ambitious show

Than the sweet flowerets of the fields

- It is my royal state that yields

This bitterness of woe.

VI

Yet how? - for I, if there be truth

In the world's voice, was passing fair;

And beauty, for confiding youth,

Those shocks of passion can prepare

That kill the bloom before its time;

And blanch, without the owner's crime,

The most resplendent hair.

VII

Unblest distinction! showered on me

To bind a lingering life in chains:

All that could quit my grasp, or flee,

Is gone; - but not the subtle stains

Fixed in the spirit; for even here

Can I be proud that jealous fear,

Of what I was remains.

VIII

A Woman rules my prison's key;

A sister Queen, against the bent

Of law and holiest sympathy,

Detains me, doubtful of the event;

Great God, who feel'st for my distress,

My thoughts are all that I possess,

О keep them innocent!

IX

Farewell desire of human aid,

Which abject mortals vainly court!

By friends deceived, by foes betrayed,

Of fears the prey, of hopes the sport;

Nought but the world-redeeming Cross

Is able to supply my loss,

My burthen to support.

X

Hark! the death-note of the year

Sounded by the castle-clock!

From her sunk eyes a stagnant tear

Stole forth, unsettled by the shock;

But oft the woods renewed their green,

Ere the tired head of Scotland's Queen

Reposed upon the block!

ЖАЛОБА МЭРИ, КОРОЛЕВЫ ШОТЛАНДЦЕВ, В КАНУН НОВОГО ГОДА

I

Луны улыбка! Назвала я

Так эту ласку с высоты

От той, что теплится, питая

Унылых узников мечты,

Пронзая тучи светлым оком.

В моем бездействии жестоком

Мне шлешь упрек безмолвный ты!

II

О светлый дар любви Господней,

Мне утешенья нет, увы,

Сегодня, ночью новогодней,

Надежды, отлетели вы.

Что впереди? Печаль без меры.

Грядущие мгновенья серы,

Неумолимы и мертвы.

III

А все же этот свет лучистый,

Упав в тюрьму, как на сосну,

В лесах Шотландии скалистой,

Он навещал меня одну,

Которую друзья забыли,

Иль, плача, здесь со мной делили

Свою печаль, свою вину.

IV

Сегодня колокольным звоном

Вдруг огласится вся страна.

Беспечно дремлющим мильонам

Людей не будет и слышна

Та песня радостного чуда,

А я без сна томиться буду,

Рыдать и тосковать одна.

V

Увы! Рожденной так высоко

Упасть так низко с высоты...

Когда б мое не знало око

Иной на свете красоты,

Чем цветики простые в поле,

Я б не испытывала боли, -

Что, сан мой, придаешь мне ты!

VI

Меня, коль правда есть на свете,

Прекрасною звала молва,

А красота стремится в сети

Любви, познав ее едва,

И страсть мертвит цветы до срока,

И преждевременно жестоко

Седеет наша голова.

VII

Отличье злое, ты излито,

Чтоб жизнь связать цепями мук.

Все, чем владела я, - забыто,

Все из моих бежало рук.

Но, несмотря на все страданья,

Ужасней их воспоминанья

И прошлого малейший звук.

VIII

Владеет женщина ключами

Темницы, где влачу я дни,

И равнодушными очами

Глядит на горести мои.

Господь, одно просить я смею,

Ведь мысли - все, что я имею,

Так в чистоте их сохрани.

IX

Прощай, желанье быть спасенной,

Которым тешатся рабы.

Обманутой и обойденной

Игрушке страха и судьбы

Один лишь крест остался ныне

Усладой в горестной пустыне,

Где тщетны слезы и мольбы.

X

Внимай! На башне замка четко

Удар раздался роковой,

Ее глаза блеснули кротко

Тем звуком вызванной слезой.

Но много лет промчалось мимо,

Пока она, тоской томима,

На плахе обрела покой.

TO --

Let other bards of angels sing,

Bright suns without a spot;

But thou art no such perfect thing:

Rejoice that thou art not!

Heed not tho' none should call thee fair;

So, Mary, let it be

If nought in loveliness compare

With what thou art to me.

True beauty dwells in deep retreats,

Whose veil is unremoved

Till heart with heart in concord beats,

And the lover is beloved.

x x x

Кто вышел солнцем, без пятна,

Тот ангелов и пой.

Ты в "совершенства" не годна,

И тут я схож с тобой.

Твоей не видят красоты,

Но я, моя душа,

Я, Мэри, всем твержу, что ты

Безмерно хороша:

Не тем, что видеть всем дано,

А видным - лишь двоим,

Когда сердца слились в одно

И любящий любим.

TO A SKY-LARK

Ethereal minstrel! pilgrim of the sky!

Dost thou despise the earth where cares abound?

Or, while the wings aspire, are heart and eye

Both with thy nest upon the dewy ground?

Thy nest which thou canst drop into at will,

Those quivering wings composed, that music still!

Leave to the nightingale her shady wood;

A privacy of glorious light is thine;

Whence thou dost pour upon the world a flood

Of harmony, with instinct more divine;

Type of the wise who soar, but never roam;

True to the kindred points of Heaven and Home!

ЖАВОРОНКУ

Небесный пилигрим и менестрель!

Иль кажется земля тебе нечистой?

Иль, ввысь взлетев и рассыпая трель,

Ты сердцем здесь с гнездом в траве росистой?

Ты падаешь в гнездо свое средь трав,

Сложивши крылья, пение прервав!

К пределам зренья, выше уносись,

Певун отважный! И любовной песней

Тебя с твоими не разлучит высь,

Долину с высоты чаруй чудесней!

Один ты можешь петь средь синевы,

Не связанный сплетением листвы.

Оставь тенистый лес для соловья;

Среди лучей - твое уединенье;

Божественней гармония твоя,

Над миром льющаяся в упоенье.

Так и мудрец парит, вдаль не стремясь

И в небе с домом сохраняя связь!

x x x

Scorn not the Sonnet; Critic, you have frowned,

Mindless of its just honours; with this key

Shakspeare unlocked his heart; the melody

Of this small lute gave ease to Petrarch's wound;

A thousand times this pipe did Tasso sound;

With it Camoens soothed an exile's grief;

The Sonnet glittered a gay myrtle leaf

Amid the cypress with which Dante crowned

His visionary brow: a glow-worm lamp,

It cheered mild Spenser, called from Faery-land

To struggle through dark ways; and, when a damp

Fell round the path of Milton, in his hand

The Thing became a trumpet; whence he blew

Soul-animating strains - alas, too few!

x x x

Не хмурься, критик, не отринь сонета!

Он ключ, которым сердце открывал

Свое Шекспир; Петрарка врачевал

Печаль, когда звенела лютня эта;

У Тассо часто флейтой он взывал;

Им скорбь Камоэнса была согрета;

Он в кипарисовый венок поэта,

Которым Дант чело короновал,

Вплетен, как мирт; он, как светляк бессонный,

Вел Спенсера на трудный перевал,

Из царства фей, дорогой потаенной;

Трубой в руках у Мильтона он стал,

Чье медногласье душу возвышало;

Увы, труба звучала слишком мало!

TO THE TORRENT AT THE DEVIL'S BRIDGE, NORTH WALES, 1824

How art thou named? In search of what strange land,

From what huge height, descending? Can such force

Of waters issue from a British source,

Or hath not Pindus fed thee, where the band

Of Patriots scoop their freedom out, with hand

Desperate as thine? Or come the incessant shocks

From that young Stream, that smites the throbbing rocks.

Of Viamala? There I seem to stand,

As in life's morn; permitted to behold,

From the dread chasm, woods climbing above woods,

In pomp that fades not; everlasting snows;

And skies that ne'er relinquish their repose;

Such power possess the family of floods

Over the minds of Poets, young or old!

ВОДОПАД

Поутру рано или в час, когда

Закат горит последним блеском света

И в сумрак вечера вся даль одета,

Взгляни, поэт задумчивый, тогда

На водопад, где бурная вода,

Как в логе лев, бушует. Нет предмета

Ужаснее! Дух страшный водомета

В венце из камня, кудри, борода

Струят потоки - воссидит над урной,

Скрывая днем свой облик. Он струит

По бархату лугов поток лазурный

Или, встречая на пути гранит

Обрушенный, обломки гор, гремит

И пенится чрез них волною бурной.

From "Yarrow Revisited, and Other Poems"

Из сборника "Снова в Ярроу и другие стихотворения"

THE TROSACHS

There's not a nook within this solemn Pass,

But were an apt confessional for One

Taught by his summer spent, his autumn gone,

That Life is but a tale of morning grass

Withered at eve. From scenes of art which chase

That thought away, turn, and with watchful eyes

Feed it 'mid Nature's old felicities,

Rocks, rivers, and smooth lakes more clear than glass

Untouched, unbreathed upon. Thrice happy quest,

If from a golden perch of aspen spray

(October's workmanship to rival May)

The pensive warbler of the ruddy breast

That moral sweeten by a heaven-taught lay,

Lulling the year, wih all its cares, to rest!

ТРОССЕКС

Тут горы встали в грозном торжестве,

Тут храм для всех, достигших перевала,

Чье место - в прошлом, осень миновала,

И жизнь подобна вянущей траве,

Еще недавно свежей. О, как мало,

В искусственности наших модных зал,

Мы ценим счастье жить средь гор и скал,

Среди озер, чью гладь не оскверняло

Ничье дыханье. Трижды счастлив тот,

Пред кем осина дрогнет золотая

(В художествах октябрь - соперник мая).

И гостья красногрудая вспорхнет,

Задумчивую песню напевая,

Баюкая состарившийся год.

x x x

Calm is the fragrant air, and loth to lose

Day's grateful warmth, tho' moist with falling dews,

Look for the stars, you'll say that there are none;

Look up a second time, and, one by one,

You mark them twinkling out with silvery light,

And wonder how they could elude the sight!

The birds, of late so noisy in their bowers,

Warbled a while with faint and fainter powers,

But now are silent as the dim-seen flowers:

Nor does the village Church-clock's iron tone

The time's and season's influence disown;

Nine beats distinctly to each other bound

In drowsy sequence - how unlike the sound

That, in rough winter, oft inflicts a fear

On fireside listeners, doubting what they hear!

The shepherd, bent on rising with the sun,

Had closed his door before the day was done,

And now with thankful heart to bed doth creep,

And joins his little children in their sleep.

The bat, lured forth where trees the lane o'ershade,

Flits and reflits along the close arcade;

The busy dor-hawk chases the white moth

With burring note, which Industry and Sloth

Might both be pleased with, for it suits them both.

A stream is heard - I see it not, but know

By its soft music whence the waters flow:

Wheels and the tread of hoofs are heard no more;

One boat there was, but it will touch the shore

With the next dipping of its slackened oar;

Faint sound, that, for the gayest of the gay,

Might give to serious thought a moment's sway,

As a last token of man's toilsome day!

ВЕЧЕРНИЕ ИМПРОВИЗАЦИИ

Так нехотя с дневным теплом и светом

Вечерний воздух расстается летом.

Взгляни на небо - звезд и не видать,

Взгляни еще - чуть начали мерцать,

И их огни, невидимые сразу,

Уже заметны пристальному глазу.

Веселый щебет птичьих голосов

Слабей, слабей и смолк; среди цветов

Их сумерек прозрачный скрыл покров.

На колокольне сельской осторожно

Часы пробили девять. Как тревожно

У очага внимали мы зимой

Их жутким звукам в тишине ночной.

Теперь они звучат так мирно, ясно,

Боясь смущать природу понапрасну.

Еще светло, и запад не потух -

К себе ушел и запер дверь пастух,

С ним вместе рано спать легли и дети -

Ему вставать придется на рассвете.

Вот нетопырь мелькнул в листве густой;

Через дорогу легкий козодой

Туда, сюда метнулся раз, другой -

И меж ветвей небрежно, но умело

Погнался вдруг за бабочкою белой.

Давно замолк прохладный стук копыт,

Невидимо вблизи река журчит,

Последний раз всплеснули весла четко,

У берега пристала где-то лодка.

И этот звук, чуть слышный в тишине,

Так внятно мысль подсказывает мне

О трудовом окончившемся дне.

A WREN'S NEST

Among the dwellings framed by birds

In field or forest with nice care,

Is none that with the Jittle Wren's

In snugness may compare.

No door the tenement requires,

And seldom needs a laboured roof:

Yet is it to the fiercest sun

Impervious, and storm-proof.

So warm, so beautiful withal,

In perfect fitness for its aim,

That to the Kind by special grace;

Their instinct surely came.

And when for their abodes they seek

An opportune recess,

The hermit has no finer eye

For shadowy quietness.

These find, 'mid ivied abbey-walls,

A canopy in some still nook;

Others are pent-housed by a brae

That overhangs a brook.

There to the brooding bird her mate

Warbles by fits his low clear song;

And by the busy streamlet both

Are sung to all day long.

Or in sequestered lanes they build,

Where, till the flitting bird's return,

Her eggs within the nest repose,

Like relics in an urn.

But still, where general choice is good,

There is a better and a best;

And, among fairest objects, some

Are fairer than the rest;

This, one of those small builders proved

In a green covert, where, from out

The forehead of a pollard oak,

The leafy antlers sprout;

For She who planned the mossy lodge,

Mistrusting her evasive skill,

Had to a Primrose looked for aid

Her wishes to fulfil.

High on the trunk's projecting brow,

And fixed an infant's span above

The budding flowers, peeped forth the nest

The prettiest of the grove!

The treasure proudly did I show

To some whose minds without disdain

Can turn to little things; but once

Looked up for it in vain:

'Tis gone - a ruthless spoiler's prey,

Who heeds not beauty, love, or song,

Tis gone! (so seemed it) and we grieved

Indignant at the wrong.

Just three days after, passing by

In clearer light the moss-built cell

I saw, espied its shaded mouth;

And felt that all was well.

The Primrose for a veil had spread

The largest of her upright leaves;

And thus, for purposes benign,

A simple flower deceives.

Concealed from friends who might disturb

Thy quiet with no ill intent,

Secure from evil eyes and hands

On barbarous plunder bent,

Rest, Mother-bird! and when thy young

Take flight, and thou art free to roam,

When withered is the guardian Flower,

And empty thy late home,

Think how ye prospered, thou and thine,

Amid the unviolated grove

Housed near the growing Primrose-tuft

In foresight, or in love.

ГНЕЗДО ПЕНОЧКИ

Из гнезд, свиваемых весной

По рощам птичками, ничье

С такой не строится красой,

Как пеночки жилье.

На нем и свода сверху нет,

Нет и дверей; но никогда

Не проникает яркий свет,

Ни дождик в глубь гнезда.

В нем так уютно, так умно

Все приспособлено, что, знать,

Уж свыше пеночкам дано

Искусство так свивать

И прятать гнезда от невзгод

В такую глушь, в такую тень,

Что и пустынник не найдет

Для кельи гуще сень.

Они вьют гнезда то в щелях

Руин, вкруг убранных плющом;

То их свивают в камышах,

Нависших над ручьем,

Где, чтобы самке не скучать,

Самец льет звонко трель свою

Иль целый день отец и мать

Поют под такт ручью;

То вьют их в просеках леска,

Где в гнездышке, как в урне клад,

Яички прячет мать, пока

Не прилетит назад.

Но если пеночки вполне

Искусны в стройке гнезд своих, -

Все ж в выборе им мест одне

Искуснее других.

Такой-то птичкой был под тень,

В том месте спрятан дом из мха,

Где вкруг раскинул, как олень,

Дубок ветвей рога.

Но, видно, было ей невмочь

Своим умом скрыть домик свой:

Она просила ей помочь

Куст буквицы лесной,

Где карлик-дуб поник челом,

Там в вышине, как детский рост,

Виднелось над густым кустом

То чудо между гнезд.

Мой клад я показал, гордясь,

Друзьям, способным без стыда

Ценить и малое. Но раз,

Взглянул я - нет гнезда!

Погибло! Видно, хищник злой,

Враг песен, правды и любви,

Свершил безжалостной рукой

Здесь подвиги свои!

Но через три дня, проходя

При ярком солнце место то,

Гляжу - и вскрикнул как дитя -

Целехонько гнездо!

Пред ним куст буквицы лесной

Поднял листы, как паруса,

И этой хитростью простой

Мне обманул глаза. Текст взят с http://www.lit-bit.narod.ru/