Андрей Мартьянов - Законы заблуждений

«Теперь это называется не просто кражей со взломом, – уныло подумал Гунтер, слыша, как взвизгнули над головой стрелы, – а вооруженное ограбление вкупе с сопротивлением властям и членовредительством».
Разговаривавшего с ночными посетителями тамплиера Львиное Сердце просто снес, как тяжело груженый купеческий корабль раздавливает лодчонку рыбака. Ударил всем телом, да еще и приложил кулаком, сжимавшим рукоять меча, в лицо. Двое из троих сопровождавших храмовника рыцарей успели выстрелить, однако первый болт улетел в пустоту, найдя себе пристанище в стенке сундука с генуэзским золотом, а вот второй вошел прямиком в шею оруженосцу короля Брюсу Стаффорду, пробив кольчужный ворот. Стаффорда отбросило, а наблюдавший за ним Гунтер понял: смерть мгновенная и даже не потому, что повреждена гортань, а из-за того, что стрела, наверное, задела шейные позвонки.
Краткую победу спутники Ричарда все-таки одержали – король либо убил, либо ранил двоих их четырех тамплиеров, загнав их в зал с бочками, с двумя остальными разобрались сэр Мишель и уцелевший оруженосец, де Краон. Гунтер вместе с трубадуром на четвереньках поползли из кладовой, желая поскорее покинуть опасное помещение, ибо стрелки за бойницами не дремали, но достать Ричарда сейчас не могли – король со своими людьми был за дверями сокровищницы.
– Барон, у вас весь плащ в пыли, – гнусаво заметил ползущий рядом с Гунтером Бертран де Борн. – И зачем я только в это ввязался? Не вздумайте поднимать голову, если не хотите получить стрелу в череп.
– Спасибо за заботу, – прошипел германец. – Как думаете, шевалье, тамплиеры нас извинят за столь бесцеремонное вторжение?
Оказавшись на пороге, они быстро поднялись на ноги, увидев перед собой спины короля, молодого Фармера и мессира де Краона, несколько растерявших боевой пыл. Впрочем, было отчего.
Зала, куда выводил подземный ход, теперь была ярко освещена. Факелов двадцать-тридцать, не меньше. И столько же людей – тамплиеры и послушники Ордена, многие в кольчугах, другие в белых или черных плащах с багровым крестом. Почти у каждого обнаженное оружие в руках.
– Между прочим, – высокий светловолосый рыцарь лет сорока шагнул вперед. И усмехался он очень нехорошо, – вы, господа, осквернили себя не только грабежом и убийством, но и оскорблением святой Матери-Церкви. Если угодно, назову свое имя. Я командор сицилийской прецептории Ордена Арно де Тревизо. Если вы сделаете хоть один шаг, вас нашпигуют стрелами, как кабана – чесноком.
– Теперь нас точно не извинят за вторжение, – обреченно прошептал Бертран де Борн на ухо Гунтеру. – Сейчас схлопочем интердикт от этих монахов с мечами…
Ричард понял – это проигрыш. Абсолютный. Если он сейчас не назовется и не сложит оружие, королем Англии станет принц Джон, до Палестины доберутся только Филипп-Август с Барбароссой, а его имя будет навсегда опозорено. Недурно будет смотреться строчка в летописях: «Английский монарх Ричард Плантагенет, попытавшись ограбить сокровищницу Ордена Храма, был застигнут рыцарями Тампля и убит на месте». Может быть, еще получится договориться? Тамплиеры не посмеют тронуть короля!
Львиное Сердце аккуратно вложил меч в ножны и левой рукой снял шлем.
Гунтер сравнил бы реакцию тамплиеров, узревших светлейший лик Плантагенета, с изумлением обитателей волчьего логова, куда забрел рассеянный кролик. У командора так вообще челюсть отвисла. Узнал.
– Кхм, – Арно де Тревизо сглотнул слюну. – Доброй ночи, сир… Смею напомнить вашему величеству, что срок уплаты по векселю Тулузского командорства, где вы заняли девяносто тысяч безантов, подходит через два дня. Я не хочу вас оскорбить, государь, но можно ли осведомиться?..
– Ну? – буркнул Ричард.
– Вы действовали по правилу, согласно которому правая рука не ведает, что творит левая? Ради возвращения денег Тулузе вы решили позаимствовать их на Сицилии?
– Прекратите оскорблять короля! – взвился Львиное Сердце. – Вы же духовное лицо, мессир, а рассуждаете в точности, как мелкий лавочник, у которого стащили с конторки истертый медяк! Мы не хотели вас грабить! Это ошибка! Шевалье де Фармер, немедленно объясните командору, почему мы здесь находимся!
Ричард был слишком возбужден для того, чтобы заметить, как сзади истерично фыркают, пытаясь сдержать хохот, новоиспеченный барон Мелвих и Бертран де Борн. Эти двое отлично понимали, в какую глупейшую ситуацию попал король (правда, заодно со всеми остальными). Ты должен тамплиерам денег и тебя же ловят в тамплиерской сокровищнице. Да ни одна живая душа не поверит клятвам в твоей невиновности, а со вполне законным основанием сочтет, что ты пытаешься любой ценой выкрутиться из неприятного положения!

ЛЮДИ И МАСКИ – III
О том, как Беренгария Наваррская однажды ездила в графство Редэ

Черный агат недаром славится как волшебный камень. Есть легенда, что, когда дьявол приходил искушать Иисуса Христа в пустыню, предлагая все царства мира за один-единственный поклон, Сын Божий, отвергая речи лукавого, как раз стоял на глыбе черного агата. С тех пор дьявол и боится этого камня, а его слуги – и подавно.
И уж тем более необычен агат, когда-то составлявший часть стены Ренн-ле-Шато. И своими свойствами, и происхождением.
Никто не знает, когда в основание Ренн-ле-Шато был заложен первый камень, однако известно – укрепление римлян, возникшее на этом месте во времена Юстиниана Августа, уже стояло не на голой скале, а основывалось поверх крепости этрусков. Которые, в свою очередь, тоже использовали для фундамента материал предыдущей постройки совсем уж неведомого народа, обитавшего в Пиренеях во времена, когда Ромул и Рем еще не родились.
Беренгария была девушкой любопытной, а посему собирала все доступные сведения об интересующих ее людях, государствах или крепостях. Оказывается, ранее Ренн-ле-Шато главенствовал над целой цепью укрепленных римских фортов, протянувшейся с северо-запада на юго-восток вдоль Пиренеев для охраны границ Империи от иберийских варваров. Когда пришли другие варвары – германцы, именовавшие себя вестготами и вандалами, Рим уступил им крепости. Вандалы ушли дальше, в Иберию, а затем и в Африку через пролив Геркулесовых столпов, готы же остались. Королевская семья предпочла жить в соседней с Ренн-ле-Шато Кустассе, крепости, стоящей в полулиге от столицы Разеса, как раньше называлось графство Редэ. Оттуда и происходила родом знаменитая королева Гизелла, жена Дагоберта II Меровинга.
Однако сейчас Беренгария меньше всего хотела вспоминать о лишенной короны древней династии. Ее мысли занимал Ренн-ле-Шато и связанные с ним загадки.
Каждый знает, как выглядит обычный человеческий череп. Гладкий свод, чуть выпуклые надбровья, тонкие кости челюстей. А лет пять назад, во время перестройки одного из бастионов Ренна, наткнулись на удивительнейшее захоронение – в песке были найдены невероятно толстые, почерневшие от времени кости, и странные черепа. Черепа, похожие на человеческие, но человеческими не являющиеся. Низкий скошенный лоб, по своду идет выпуклый костяной гребень, огромная нижняя челюсть, клыки… Ученый хранитель библиотеки замка, отец Ансельмо, едва не умер от восторга, посчитав, что найдены останки людей, живших в этих местах до библейского потопа или кости представителей загадочного народа Гог и Магог, упоминающегося в Библии, но неизвестного истории. Несколько черепов отнесли в оссуарий, а один забрал себе Рамон де Транкавель и утвердил на столе в своей комнате, заявив, что так будет красивее.
Но это еще полбеды. Следующим днем, когда рыли котлован для фундамента, рабочие графа Бертрана прибежали к священнику в экстатическом ужасе. Они, видите ли, откопали дракона. Скелет огромного зверя, вплавленный в сухую глину. Тут уже примчались смотреть все – и старый граф, и его сыновья, и дочка Бланка, которой тогда исполнилось десять лет.
Действительно, дракон. Большой и зубастый. На поверхности лежала огромная, с две бочки, зубастая голова ящера, а полуразрушенный хребет уходил вниз, в плотную красноватую глину. Бертран де Транкавель приказал выкопать все, что можно найти, и вопросительно посмотрел на капеллана. Тот лишь пожал плечами и высказал нелепую гипотезу, что это останки дракона, убитого святым Георгием. Транкавелям эта версия, однако, безумно понравилась, и с тех пор одна целая кость «дракона», весьма похожая на коровью, оставалась в дарохранительнице под часовней. К сожалению, из-за неаккуратности рабочих череп и прочие части скелета рассыпались, но все дети Бертрана набрали себе по пригоршне драконьих зубов.
Необычные находки в Ренн-ле-Шато не считали чем-то экстраординарным. В Разесе всегда что-то находили. Крестьянин начинал строить дом и выкапывал римскую статую, а то и хорошо сохранившийся доспех. Перестраивали сам замок – вдруг обнаруживались запечатанные коридоры, подземелья, о которых давно забыли. Во время правления отца Бертрана де Транкавеля, графа Анри, из земли была поднята готская сокровищница – фунты плохо обработанного золота и драгоценных камней, ржавые мечи, ожерелья, подвески, лунницы с языческими символами и даже небольшой бронзовый идол, изображавший древнего божка в шлеме, с копьем и двумя волками у ног. Кажется, готы называли этого бога Вотаном.
Граф, как и все представители рода Транкавелей, отличавшийся едким чувством юмора, преподнес находку епископу Алье, полагая, что это будет очень остроумно. Тому ничего не оставалось, как принять подарок, а затем втихомолку переплавить богомерзкого кумира на слитки. Все остались довольны.
Ну а к многоразличному волшебству, пронизывающему Разес-Редэ, все местные жители давно привыкли. Никого не удивляло, что в Ренн-ле-Шато полно призраков, от самых безобидных до способных свести с ума, а к бессмертному существу, полтысячелетия шлявшемуся в окрестностях, относились как к самой обыденной вещи наподобие блохастой бродячей шавки. Дикую Охоту, изредка появлявшуюся в горах, боялись, однако знали, как оградить себя от опасности, несомой призрачными рыцарями в необычных доспехах и шлемах. Опасаться следовало не привидений, а людей. Людей, владеющих древними секретами и наследующих загадочные тайны прошлых столетий, оставивших свою печать на каждом камне Ренн-ле-Шато.
Беренгария этому совету не вняла. Она часто раздумывала о том, что в Транкавелях, в каждом из них, заключалась хотя бы частица любовной магии. Им не требовалось делать ничего особенного ради того, чтобы понравиться. Людей невольно тянуло к ним некоей странной силой, которую никак не назовешь демонической. Беренгария очень уважала отцовского оруженосца дона Хуана, испытывала к нему чувство привязанности, но никак не любви. Он был великолепным любовником, сильным, способным защитить мужчиной, куртуазным рыцарем… Но таких сотни и тысячи. А вот найти в человеке нечто особенное, ту самую жемчужину, ради которой ты готова копаться в горке дерьма… У Рамона де Транкавеля имелась такая жемчужина, но, как выяснилось, при внешнем совершенстве испорченная внутренними изъянами. Хайме владел совсем маленьким перлом, однако его жемчуг имел божественную окраску и идеальную форму.
Потому Беренгария после некоторых колебаний согласилась с предложением отца поехать через Пиренеи, погостить летом в Ренн-ле-Шато
Первым же вечером принцесса обманула придворную даму (которая получила от Санчо Мудрого строжайшее указание – после наступления темноты запереть дверь и отваживать любых визитеров, даже Хайме де Транкавеля, буде таковой заявится) и провела самую запоминающуюся ночь в своей пока еще не слишком долгой жизни.
Хайме, неожиданно повзрослевший и за несколько месяцев превратившийся из мальчишки-подростка в худощавого и необычно задумчивого молодого человека, внешней привлекательностью вскоре готового сравниться со старшим братом, а то и превзойти его, ожидал наваррку на соседней галерее, хотя они не уславливались о встрече. После заката столь жестокого в графстве Редэ летнего солнца он, сохраняя непонятное молчание, привел слегка удивленную подругу на самую высокую точку замка – на выступ одного из бастионов, главенствующего даже над центральной башней-донжоном, и помог забраться в широкий проем между двумя зубцами стены.
И там, где сходились земля и небо, а вокруг простирались зеленовато-желтые холмы, вырастающие затем в Пиренейские горы, Беренгария поняла, что полюбила всерьез. Она не заметила, когда порывисто целовавший ее Хайме успел расшнуровать лиф ее длинного платья, а затем и снять его. Сильные, загорелые почти до черноты руки младшего сына Транкавелей ласково скользили по шее и плечам наваррки, нежно стискивали напрягшиеся соски, устремлялись все ниже, легко касались вздрагивавших бедер девушки, и снова начинали безостановочно кружить по ее изгибавшемуся телу, сводя с ума и даря несказанное возбуждение.
Принцесса сама сдернула с Хайме серовато-белую рубашку, нетерпеливо прижавшись к теплой, но казавшейся сделанной из железа, покрытого шелковистой кожей, жилистой груди. Хайме еле слышно застонал, поспешно избавляясь от остальной одежды, наклонился вперед, сжимая замершую от предвкушения Беренгарию в объятиях… и в этот миг она почувствовала, что, кроме них двоих, рядом пребывает некто третий. И этот третий полностью разделяет их чувства.
В краткой передышке меж упоительной схваткой двух людей, когда покрытая мозолями от оружия и охотничьих пик ладонь Хайме вкрадчиво двигалась меж ее бедер, расслабившихся и готовых выполнить любое желание бывшего с ней мужчины, а губы молодого человека притрагивались к сладко изнывавшей груди, Беренгария приподнялась на локтях и огляделась, на мгновение испытав безумный страх, что заметит соглядатая и это непременно окажется Рамон де Транкавель, с его обманчивой улыбкой и тщательно скрываемой ненавистью. Однако из живых существ поблизости обнаружились только два медленно круживших в темно-зеленом небесном океане коршуна, да желтокрылая бабочка, примеривавшая усесться на камень. Принцесса перевела дыхание, облизнув пересохшие губы и назвав себя мнительной дурочкой, мягко привлекла с готовностью откликнувшегося на ее безмолвное желание Хайме поближе, и тут в мире произошло нечто странное.
Ренн-ле-Шато, замок семьи де Транкавель, вздохнул. Будто сам сочетался с неспешным, завораживающим ритмом движений любовников. Огромная крепость дышала, дышала по-настоящему. Беренгария спиной, через торопливо брошенный на ноздреватый камень плащ, ощущала, как замок смотрит на людей, заинтересовавших его, тысячами каменных блоков, заменявших глаза, как серовато-желтый песчаник наливается теплом, идущим из его нутра, как выветривающийся песок, павший на ногу под дуновением австра, щекочет кожу…
– Хайме, что это? – еле слышно спросила наваррка, не испуганная, а зачарованная. – Мне кажется, или?..
– Это?.. – Транкавель-младший поднял голову, отбросив упавшие на глаза черные волосы и настороженно прислушался. Затем он чуть заметно улыбнулся, точно уловив нечто хорошее, но безумно далекое, и почти беззвучно ответил: – Это Ренн. Он с нами. Вернее, уже во мне и в тебе. Ему мало что нравится, но, кажется, он ничего не имеет против нас. Не говори больше ничего, просто чувствуй…
Беренгария с коротким смешком подумала, что происходящее несколько смахивает на то, как если бы одна женщина делила свое внимание между двумя жаждущими ее мужчинами. Двое соединялись в одном – в теле Хайме – и девушку с головой захватила невероятная возможность: принадлежать сразу человеку и замку. Она испытывала одновременно твердость камня и тепло прикосновения, живую силу разума обычного смертного и близость диковинного, непостижимого рассудка Ренна, обоняла горьковатый запах полыни, исходящий от разметавшейся шевелюры молодого человека, и легкий аромат древности, плывущий над замшелыми камнями крепости. Ей казалось, будто жесткий кирпич бастиона, ставший их ложем, плавится, повторяя очертания ее фигуры, и чьи-то невесомые, удивительно мягкие ладони бережно касаются ее и Хайме, помогая, подсказывая и направляя…
Наконец Беренгария, принцесса Наварры и дочь короля, закричала – так, как не кричала никогда в жизни. Это был крик одновременно и радости, и наслаждения, и страха. Страха перед чем-то неизвестным, но не враждебным. Увидев ночью в лесу отблеснувшие зеленым глаза безобидного барсука, ты тоже можешь заорать от ужаса, представив, что в кустах скрывается мохнатый и зубастый оборотень.
– Что ты, что ты… – успокаивающе зашептал ей на ухо Хайме, обнимая и целуя в висок. – Все хорошо, я с тобой. Ренн уходит, ты не чувствуешь? Он никогда не надоедает, разве что тем, кто этого хочет. Наподобие моего братца. Ренн позволяет себе многое, но только с теми, кто… Кто позволяет позволять. Тише, посмотри какое небо! Звезды начали появляться. Знаешь, они отражаются у тебя в глазах… Я с ума сойду, какая ты красивая…
В сумерках Беренгария ушла в принесенном Хайме платье (кто-то из них, забывшись, неловким движением сбросил тяжелый бархатный сверток с высоты стены, и де Транкавелю-младшему пришлось сбегать и позаимствовать кое-что из гардероба своей сестры, ибо принцесса никак не могла появится в замке только в исподнем), одновременно и счастливая, и невероятно изумленная. По взаимному согласию они успели еще несколько раз познать друг друга, но таинственное ощущение присутствия Ренна больше не вернулось, хотя принцесса точно знала – колдовство замка где-то здесь, совсем рядом. Оно кроется в камнях, в изгибах потолочных вольт, в деревянных арках и дверях, в металле замковых петель и кованых ручках.
Ренн-ле-Шато – живой. Но разве камень может быть живым?
Хайме вызвался проводить принцессу до ее покоев, расположенных в южной части замка, но Беренгария, подумав, отказалась: слишком много впечатлений за один вечер, слишком все необычно и прекрасно. Ей хотелось побыть одной, и она отлично помнила дорогу назад. Спуститься в верхний двор, затем в нижний, повернуть направо, а там обязательно встретишь стражу наваррских рыцарей, охраняющих сон короля, гостящего в Ренн-ле-Шато. И неважно, как они будут смотреть на старшую дочь своего властителя. В конце концов, он дворяне и не позволят себе даже лишнего движения.
Беренгария не удивилась, когда Хайме даже не поцеловал ее на прощание и не попытался договориться о времени следующего свидания, а просто коротко поклонился и исчез в темноте. Принцесса миновала не слишком обширный двор под донжоном Ренна, зашла в арку, ведущую к широкой лестнице, спускавшейся к нижней части замка, и вдруг опасливо шарахнулась в сторону, заметив тень быстро приближавшегося человека. Круг факельного света выхватил его силуэт. Ростом с наваррку, но это мужчина, вернее, молодой человек лет двадцати пяти. Длинные нечесаные белокурые волосы, копной вырастающие над узким лицом. Цвет глаз неразличим из-за полутьмы. Одет по-дворянски, однако весьма скромно – черные штаны-шусс, белая рубашка с открытым воротом, черный колет с вышивкой серебром в виде маленьких восьмиконечных звездочек, высокие грубоватые сапоги… На стражу не похож, на одного из придворных графа Редэ – тоже. На широком ремне, перекинутом через плечо, покачивается виола, придерживаемая тонкой правой ладонью.
Благородный мессир, видимо, намеревался просто пройти мимо, однако заметил прижавшуюся к стене Беренгарию, приостановился, отвесив нарочито глубокий поклон, и очень хрипло сказал:
– О, ваше высочество? Я полностью с вами согласен: летними ночами так одиноко…
– Что, простите? – не на шутку опешила принцесса. – Сударь, я не помню вашего лица и нас друг другу не представляли!
– В чем же вы видите трагедию? – недоуменно расширил глаза незнакомец. Теперь Беренгария разглядела, что зрачки у него холодно-серые, похожие на галечные камешки. – Извольте. Это принцесса Беренгария из Наварры. Это Лоррейн, менестрель. Мы очень рады увидеться, – он завертел головой, озираясь и весело уточнил: – Только где же Хайме? Опять прячется?
«Он что, заметил нас? – похолодев, подумала Беренгария. – Не может быть! Площадка на вершине замка никому не видна, я внимательно посмотрела!»
– Ах, принцесса, – продолжать напирать незнакомец, имевший такой вид, будто он слегка пьян – что доказывали расплывавшиеся по светлой ткани рубашки темные пятна – или самую чуточку безумен, а, скорее всего, то и другое вместе. – Ренн чудесен, не правда ли? Теплые, ласковые лапы… Когда добрые, когда злые. Все зависит от хозяина, и иногда – просто от человека. Сегодня Ренн, похоже, пребывал в благодушном настроении. Я прав?
– Что вы несете, мессир? – от испуга Беренгария рассердилась и вспомнила, что она, как-никак, дочь короля. – Я сейчас прикажу позвать стражу! Вы не назвали мне своего титула, полного имени…
– Титула? – хмыкнул менестрель по имени Лоррейн и озадаченно поскреб в затылке, беспечно признавшись: – Забыл, представляете? Не люблю хвастаться. Хвастовство здесь – привилегия Рамона де Транкавеля. Ступайте, принцесса. Идите с миром, любите этого молодого обормота и постарайтесь быть счастливой.
Лоррейн быстро прошагал дальше в верхний двор, Беренгария шепнула под нос словечко из лексикона, порядочным принцессам неизвестного (слышала от отца и старшего брата) и осторожно двинулась вниз. Но, едва она ступила на лестницу, ведущую к гостевым покоям Ренн-ле-Шато, буквально отовсюду, из воздуха, возник голос Лоррейна: одновременно и очень низкий, и поднимавшийся до неизмеримых высот.
Не смотри, что за дверью листопад,
И болит под шестым ребром,
Наливается золотом закат,
Как густой корабельный ром.
Это осени поздней горький хмель
Приближает январскую метель,
Что так красит твои виски,
Неприкаянный странник…
Сколько продано смеха ни за грош
И проклятий слетело с губ,
Сколько стерто кожаных подошв
И расплавлено медных труб?
Сохранила ли гордость прежний цвет
На полотнищах Пирровых побед?
Не черны ли они как гнев,
Не белы ли они как правда?
– Сохранилась ли гордость прежних лет на полотнищах Пирровых побед? – спросил из пустоты Лоррейн, заставив сердце Беренгарии заколотиться в два, если не в три раза быстрее. – И кто черен, как гнев, кто бел, как правда? Разберись, принцесса. А может быть, и королева. Может быть… Тут все может быть, даже самое невероятное.
– Кхм-кхм, – Беренгария, озадаченно выслушав песню и последние слова непонятного незнакомца, шагнула на ступеньку и… и оступилась. Подхватили принцессу чьи-то сильные руки.
– Да что ты спотыкаешься на ровном месте! – рявкнул густой голос. – Ой ты, е-мое! Это ж наваррка! Извиняйте, сударыня, в темноте не разглядеть…
Обычный стражник замка. Не то, чтобы молодой, но и не то, чтобы старый. Клочковатая борода и запах чеснока изо рта.
– Отпустите меня, – сквозь зубы процедила Беренгария. – Вот так, спасибо. Я обязательно бы разбилась, не случись вас рядом.
– Благодарствуйте, госпожа, – нагнул голову дружинник графов Редэ. – Ну и ночка, скажу я вам. Ренн расшалился, Лоррейна видели, голоса в подвале вороньим хором заливаются, а мессир Рамон ушел в Галерею Призраков…
– Лоррейна? – Беренгария не обратила внимания на все остальные слова. – Кто это? Вроде бы я встречала человека с этим именем. Такой, с белыми волосами, да?
– Наказанье Божье, – вздохнул стражник. – Все твердят – призрак, призрак. Да не призрак он никакой! Настоящий живой человек, только видят его в наших местах уже лет пятьсот, если не поболе. Не стареет, не умирает, вино хлещет почище всякого живого, а в зернь жульничает, подлец, будто самолично эту забаву выдумал… Вы, госпожа, не удивляйтесь, мы в графстве Редэ ко всякому привыкли… Но люди говорят, что Лоррейна лучше слушать, чем пропускать его слова мимо ушей.
– Я иду спать, – скорее для себя, чем для словоохотливого бородача, твердо произнесла Беренгария. – Проводите меня до покоев короля Наварры. Вот вам… – принцесса опустила руку к привычному месту, где находился кошель, но вспомнила, что на ней чужое платье, а мешочек с монетами засунут в рукав. – Вот вам золотой безант. За верную службу. Проводите?
Этой ночью Беренгария Наваррская спала без снов, однако в каких бы далях не пребывала ее душа, она чувствовала – Ренн-ле-Шато рядом с ней, и ее сон охраняет не только стража, но сам замок. Беренгария знала, что почему-то понравилась Ренну.
Королевская семья Наварры гостила у графов Редэ двадцать два дня. За это время случилось многое – охоты, турнир, устроенный графом Бертраном, на который съехались представители всех благородных семей его владения, а толстый, но упрямый и сильный Санчо Мудрый выбил из седла среднего сына мессира Бертрана, Тьерри. Тот, впрочем, не высказал по этому поводу ни возмущения, ни разочарования – как всегда.
Король прекрасно знал, что удерживает Беренгарию в Ренне, ибо принцесса ничего не скрывала от отца, но однажды вечером сказал ей напрямик:
– Милая, помнишь мой старый совет – держаться подальше от Транкавелей? Я не возьму слов назад. Мессир Рамон к тебе даже не подходит, хотя относится со всем этикетом, и я этому очень рад. Но все равно – будь осмотрительна. В следующий раз я не буду утирать твои слезы, а точно отправлю в монастырь! Признаться, твоим любезным отношениям с мессиром Хайме я бы противиться не стал, но… Ты – дочь короля. Тебе предназначена другая судьба. Я недавно получил письмо от опальной королевы Элеоноры Пуату и ее мужа, английского венценосца Генриха II. Конечно, супруги в ссоре и она длится уже шестнадцать лет, но жену для сына и наследника они подыскивают вместе. Возможно, вскоре ты станешь правящей королевой Англии.
Беренгария всегда знала, что устраивать сцены родителю из-за возможного брака бесполезно. Только принцессы из рыцарских романов заявляют, что они скорее умрут, нежели выйдут замуж за нелюбимого. Наваррка прекрасно осознавала свой долг перед королем-отцом, страной и Церковью. Но все-таки, есть муж, а есть любовник! Для Элеоноры Аквитанской никогда не существовало подобных преград: еще будучи замужем за Людовиком VII, Элеонора была любовницей Генриха Плантагенета, потом, когда Генрих стал ей изменять, она влюбилась в графа Анжуйского, потом – в графа де Блуа, потом еще в кого-то… Похоже, для Элеоноры испытывать влюбленность было жизненной необходимостью. Она не могла существовать по-другому. А если ты, возможная жена Ричарда, отлично знаешь, насколько будущий супруг прохладен к женщинам, то начнешь заранее подыскивать подходящего человека, с которым всегда можно слиться душой и телом. Вряд ли Хайме согласится исполнять роль принца-консорта, но все-таки… Он не остановится. Каждый сумасшедший Транкавель всегда добивается своего и получает желаемое.
Год. Ровно двенадцать месяцев, с лета 1188 по лето 1189 года, Хайме де Транкавель и принцесса Беренгария Наваррская встречались друг с другом. Хайме непрерывно мотался между Ренн-ле-Шато и Беарном, они виделись в захолустных горных замках, куда Беренгария уезжала «на охоту» в сопровождении только личной охраны и нескольких особо доверенных дам. Каждая встреча становилась для них великим счастьем, но, к сожалению, рядом не было третьего – замка Ренн. Хайме доставлял Беренгарии высочайшее удовольствие одним своим присутствием, уж не говоря о любовных забавах, но принцессе все равно недоставало кое-чего незримого. Той самой силы, которая превращала Хайме – пусть очень молодого, малоопытного, с излишне длинными для мужчины волосами (Хайме объяснил, что это традиция семьи) и иногда чрезмерно смущающегося – в абсолютный для женщины идеал: мужчину, о котором можно только мечтать, как о мужчине, и человека, способного встать перед тобой с мечом. Причем ты прекрасно знаешь, что он победит любого врага и одолеет любые преграды.
В конце августа 1189 года в Беарн с небольшой свитой приехала королева Элеонора Пуату, сватать Беренгарию за Ричарда Львиное Сердце. Санчо Мудрый согласился. За время пути от столицы Наварры до Марселя, где предстояло состояться свадьбе, Беренгария, потерявшая мать в очень ранние годы и никогда не видевшая истинно материнской ласки, прониклась к Элеоноре самыми добрыми чувствами. Вдовствующая королева Англии была невероятно добра, предупредительна и во многом разделяла взгляды юной наваррки на жизнь. Единственное, чем невероятно дорожила королева – кровь Плантагенетов. Элеонора лично осмотрела принцессу перед выездом из Беарна, убедилась в том, что она не беременна, и строго-настрого запретила до брака общаться с вероятными любовниками без употребления определенных составов и особенных травяных настоев, привозимых из Византии.
Единственный раз принцесса Наваррская пренебрегла строжайшим распоряжением Элеоноры Пуату, желавшей видеть на троне Англии только Плантагенета и никого более. Случилось это в Тулузе.
В соответствии с этикетом королевских дворов ребенок и наследник считается законнорожденным только в случае, если он явится на свет через семь и более месяцев после заключения брака. Прочие считаются бастардами и тогда монарх-супруг имеет право отправить Папе Римскому прошение о разводе, которое, без всякого сомнения, будет удовлетворено, а изменница покроет себя позором, который не смоет даже покаяние и святая Церковь. Беренгария, недаром дочь мудрого короля, рассчитала все. Если она забеременеет в сентябре, а в следующем месяце будет сыграна свадьба с Ричардом, следовательно, ребенок родится в мае 1190 года. Ровно через восемь месяцев. Правила приличия соблюдены, никто ничего не знает, а дитя появилось не от нелюбимого, но обязательного супруга, а от человека, к которому питаются самые нежнейшие чувства. Остается лишь самая малость: во-первых, забеременеть, во-вторых, убедить Ричарда хоть раз выполнить свой супружеский долг. Иначе получится нечто вроде непорочного зачатия.
Беренгария носила ребенка уже больше месяца и отцом был Хайме де Транкавель, с которым она последний раз встретилась в Тулузе. Они романтично попрощались, Хайме едва не расплакался, узнав, что его дама сердца да и просто возлюбленная уезжает на юг и предназначается королю Англии, но, не смирив свой гордый нрав, заявил, что приедет к Беренгарии, как только это станет возможно. В тот вечер наваррка не употребляла никаких снадобий Элеоноры, а когда через месяц не пришло женское очищение, поняла – она своего добилась.
А вот выйти замуж пока никак не получалось, срок же подходил. Вначале Элеонора привезла будущую жену своего сына в Марсель, но там выяснилось, что Ричард уже отбыл морем в Неаполь. Второй срок венчания назначили через седмицу в неаполитанском соборе святого Николая, но на Средиземном море случился шторм, и корабли Ричарда отнесло на запад, к Сардинии. Решительная Элеонора, зная, что сын собирается навестить Танкреда, отбыла прямиком в Мессину Сицилийскую вместе с малым двором из десяти дам, нескольких стражей из наваррцев и полудесятка слуг. Беренгария и королева-мать приехали в столицу Сицилии за три дня до появления Ричарда.
Теперь же, когда Элеонора вроде бы договорилась с королем о свадьбе и Ричард был готов немедленно обвенчаться с Беренгарией (только ради получения от матери нескольких сундуков с деньгами, которые Элеонора заняла у тамплиеров), Львиное Сердце поссорился с Танкредом и церемония отложилась на весьма неопределенное время. Конечно, Элеонора позволила наваррке завести близкого друга (все-таки мессир Серж весьма неплох как любовник и очень необычен как человек), но давайте согласимся – если брак не будет сочетан в ближайшие дни, Беренгария потеряет честь и покроет бесчестьем короля Санчо Мудрого.
…Это осени поздней горький хмель
Приближает январскую метель,
– именно эти слова Лоррейна вспоминала сейчас загрустившая Беренгария. Да, вот он, горький хмель осени. Когда ты находишься рядом с верным тебе человеком и даже вступаешь с ним в плотский грех только потому, что он тебе нравится. Но приближается время, когда ты уже ничего не сможешь изменить и, закрыв лицо позорной вуалью, чтобы люди не видели твоих глаз, поедешь обратно домой.
Принцесса решительно бросила на белую скатерть стола черный камешек из стены Ренна, хранивший в себе часть непостижимой жизни замка, и попросила ответа, так, как учил Хайме.
Де Транкавель-младший рассказывал, что любой клочок, любой осколок Ренн-ле-Шато несет в себе дух крепости, впитавший всю великую древность, лежащую под его основами, ибо Ренн создавался многими народами – этрусками, римлянами, евреями, готами, вандалами, франками, оставлявшими ему часть своих знаний. Он не покажет действительность так, как рассказывается в сказках: серебряное блюдо, катящийся по нему шарик апельсина, яблока или оливки… Он сам передаст тебе через то подобие мысли, которым он владеет, необходимое.
Наваррка сосредоточилась и попыталась увидеть, остановив пристальный взгляд на черном агате. Камень сработал: тело потеряло все ощущения – слегка холодящий монастырский воздух, чуть пахнущий ладаном, холодный пол под ступнями, мягкий лен скатерти, сжатый слегка дрожащими пальцами. Принцесса увидела верхний двор ночного Ренн-ле-Шато и двоих незнакомых людей, разговаривавших с Хайме. Откуда-то пришло знание, что светловолосого широкоплечего рыцаря зовут Гай Гисборн, а дюжего господина в необычной для мужчины одежде – странное одеяние, слегка похожее на клетчатую юбку и одеяло, намотанное на бедра – Дугалом Мак-Лаудом.
Она видела. Видела, чем кончился их разговор под надменной осенней луной.
– …Сходите к хранителю нашей библиотеки, он собирает местные легенды и сможет рассказать вам больше, нежели я, – сказал Хайме. Постоял, ожидая новых вопросов, и, не дождавшись, скрылся в темноте.
Беренгария послушала, как двое неизвестных для нее мессиров краткое время толковали меж собой, а затем прозвучало:
– Я поднимусь наверх, а ты подожди здесь, ладно? – подразумевая, что он заберется на верхнюю галерею замка, сказал мессир Дугал.
– Хорошо, – недоуменно согласился сэр Гисборн, привыкший за время пути доверять чутью компаньона. Шотландец затопал по ступенькам, успев одолеть половину пролета, когда на перила рывком навалилось нечто темное. Загадочный предмет (Гай вскинул голову, чтобы рассмотреть его, и от резкого движения в затылке отчетливо хрустнуло) два или три удара сердца раскачивался, точно заваливающийся набок мешок с мукой, затем с булькающим звуком полетел вниз. Послышался неприятный чавкающий удар, словно с большой высоты уронили корзину с яйцами. Гаю не понадобилось много времени, чтобы узнать этот звук – так разбивается о камни человеческое тело.
Он и Мак-Лауд успели к незнакомцу одновременно. Им не пришлось его переворачивать и ломать головы над вопросом «Кто это?». Перед ними лежал их недавний собеседник, Хайме де Транкавель, с начинающим стекленеть взглядом и глоткой, перерезанной от уха до уха. В лунном свете кровь, толчками вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей, как некий драгоценный камень.
– Не пойму, – растерянно прошептала Беренгария, обуянная ужасом. – Хайме умер? Ренн, ты же все видишь! Он умер?
Камень отказался отвечать. И этим заронил надежду. Принцесса отрешенно уселась на сундуки с золотом и снова попыталась спросить. Черный агат молчал некоторое время, но вдруг из него прорезался голос. Голос безродного бродяги Лоррейна, хрипловатый и насмешливый:
– Не верь глазам своим, принцесса. Кстати, ты еще не стала королевой?
Беренгария Наваррская сдавленно ахнула и первый раз в жизни потеряла сознание.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Непротокольные встречи

9 – 10 октября 1189 года, ночь.

Мессина, королевства Сицилийское.

– Сир, все подготовлено. Завтра можно ожидать дальнейшего развития событий. Надеюсь, стряпчие из Рима прибыли?
– Со мной всегда ездят законники, сударь. В наши беспокойные времена обходиться без королевского адвоката? Не смешите меня, Ангерран. Вы действительно уверены, что завтра Львиное Сердце войдет в город и принудит Танкреда уступить?
– В наши беспокойные времена, – в тон ответил Ангерран де Фуа, – можно быть уверенным только в мэтрах королевских адвокатах и таинствах Церкви. Ну, и… Пожалуй, в могуществе вашего величества.
Филипп-Август скривился. Язвительная лесть Ангеррана ему изрядно поднадоела, но выгнать ерника Филипп не мог. Мессир де Фуа был слишком ценной креатурой и слишком опытным интриганом, способным добиться всего, чего угодно, включая бескровную победу Франции в войне между Сицилией и Англией. Политические последствия такой, с позволения сказать, победы французского короля интересовали меньше всего. Сицилия – чужое для него королевство, за трон Мессины могут вести спор лишь сами сицилийцы, германцы и отчасти англичане, на торговлю интрига Филиппа практически не повлияет, ибо Париж предпочитает иметь денежные связи лишь с Ломбардией и Орденом Храма, военная сила Танкреда сомнительна… В глупой войне за наследство, представлявшее собой не столь и большую сумму, не выиграет никто, кроме короля Франции, при условии, что до сих пор не пролито и капли галльской крови.
Дело обстоит примитивно: в соответствии с договором, заключенным перед Крестовым походом, каждый из союзников должен отдавать другому половину военной добычи, каким бы способом она не досталась. Плантагенет получит от Танкреда свои восемьдесят тысяч безантов и кое-какие ценные безделушки наподобие золотых блюд, кубков или отрезов шелка, а на следующий день в шатре Ричарда появится Филипп-Август с договором и вежливо потребует свою долю. Скандал будет изрядный и душевные коронованные друзья наверняка всласть поругаются, однако закон есть закон и договор есть договор. Тут уже ничего не поделаешь – соответствующий пункт соглашения, которое Ричард подмахнул не глядя, предусматривает подобную ситуацию. Сорок тысяч – это немного, но казна собирается по крупицам.
– Чего вы хотите в награду? – Филипп остро посмотрел на Ангеррана. Старый пройдоха наверняка потребует денег или земель. Ни клочка земли де Фуа не получит – французский король никогда не разбрасывался ленами, предпочитая включать как можно больше участков в королевский домен. Деньги? Немножко… Допустим, две тысячи ливров. И лучше бы не наличным золотом, а верительным письмом тамплиеров или миланских банкиров. Какая, в сущности, разница?
– Награду? – эмоционально воскликнул Ангерран. – Сир, моя награда – лишь благосклонность вашего величества!
– Конкретнее, пожалуйста, – нахмурился Филипп-Август, но наткнулся на преграду из чистопробного высокомерного молчания. – Хорошо, полторы… да, полторы тысячи ливров.
– Раздайте эти деньги бедным, мой король, – прохладно посоветовал де Фуа, всем видом показывая, что он любит авантюры ради авантюр, а золота у него и своего достаточно. – Прошу одной награды: выслушайте несколько моих советов.
Король тяжко вздохнул и сделал большой глоток вина. Филипп славился как чревоугодник, а пьянство, как известно, тоже относится к таковому смертному греху. Наконец, он выжидающе посмотрел на Ангеррана.
– Государь, – вкрадчиво начал старик, – вам не кажется, что дожидаться договора Танкреда с Ричардом отнюдь не стоит? Пройдет еще пара дней, Львиное Сердце заработает интердикт от Папы за нарушение Божьего Мира, большинство соратников от него отвернется… Далее появятся две возможности. Во-первых, Крестовый поход будет практически сорван, а без поддержки Ричарда вы можете благополучно сложить с себя крест и не тратить деньги на отправку в Палестину.
– С ума сошли? – возмутился Филипп. – Да вы представляете, что будет, если я скажу о таких словах представителям Церкви? Долгим покаянием вы не отделаетесь!
– Умолкаю, – поклонился Ангерран. – Тогда второй совет, более разумный: опять же подождать неминуемого отлучения Ричарда и благополучно отплыть в Палестину в одиночку. Многие аквитанцы и англичане захотят присоединиться к истинно христианскому королю, а не к заслужившему немилость Рима авантюристу, вдобавок еще и нищему. Вы возглавите значительно бoльшую армию, чем имеете сейчас, будете единовластным повелителем… Высадиться можно не возле Акки, а рядом с дружественным Тиром, где вы без особых тревог дождетесь подхода огромного войска императора Фридриха. А дальше… Возможно, через некоторое время явится покрывший себя позором Ричард, но никакого веского слова в решение судьбы Иерусалимского королевства и прочих княжеств Святой земли иметь не будет. Таким образом, вы просто избавитесь от глупого, но опасного соперника.
– Тоже отвергаю, – категорически покачал в воздухе указательным пальцем король. – Вы же знаете, Ангерран, Ричард, увы нам, – вождь. Душевный подъем армии пропадет, коли этот буйнопомешанный не возглавит хотя бы ее часть. Предложение крайне заманчивое, я… я сам думал об этом. Ричард во многом необходим.
– Пока необходим, – любезнейше улыбнулся де Фуа. – И последний совет, если уж вы не приняли два предыдущих. Что вы думаете об острове Кипр?
– Хороший остров, – согласно кивнул Филипп. – Большой, богатый, удобно расположенный.
– Хотите половину?
– Сударь, – Филипп страдальчески поднял глаза на Ангеррана. – Вас матушка в детстве не роняла из колыбели?
– Вполне может статься, сир, – де Фуа расплылся в совсем уж лучезарной улыбке. – Многие мои знакомые именно так и считают. Скорее всего, от зависти.
– Вы удивительный наглец, – усмехнулся толстый король. – Мне, суверену и помазанному монарху Франции, вы запросто предлагаете: «Хотите половину Кипра»? Как будто щедрый граф захудалому барону. Вы теперь на Кипре королем?
– Отнюдь, – замахал руками Ангерран, будто отгоняя муху. – Там правит самозваный император, дальний родственник нынешнего базилевса Византии.
– Знаю, – начал терять терпение Филипп-Август. – Говорите быстрее, мне хочется отправиться в опочивальню.
Ангерран мгновение подумал, а затем выдал:
– Сир, я могу сделать так, чтобы кесарь-самозванец Кипра, за которого точно не заступится Константинополь, крупно оскорбил Ричарда. Разумеется, англосакс бросится в бой. Сил у него достаточно, а поэтому спустя всего несколько дней Кипр перейдет под английское управление. После этого вы получите половину острова, как и указано в договоре о военной добыче. Вам ничего не придется делать, только снова строго блюсти нейтралитет и смотреть, как Львиное Сердце завоевывает вам новый лен.
Филипп-Август помолчал, пожевал губами, глядя не на Ангеррана, а в деревянный потолок каюты королевского нефа, и, вдруг бросив лукавый взгляд на гостя, спросил:
– Ну за это предприятие вы точно у меня что-нибудь попросите?
– Сир! Я ведь, простите, не шлюха из портового лупанария, чтобы пробавляться попрошайничеством, – кажется, не на шутку оскорбился де Фуа. – Просто в подходящее время вы соблаговолите прислушаться к моим словам.
– Ничего за Сицилию, ничего за Кипр… – хмыкнул король Франции. – Кажется, в Средиземноморском и Эгейском архипелагах насчитывается не меньше трех тысяч островов? Три тысячи «ничего»? Вы что, решили заделаться святым бессребреником?
– Кто знает? – многозначительно пожал плечами Ангерран. – Просто я буду впредь рассчитывать на вашу щедрость, сир. Так как насчет владения половиной Кипра?
Филипп встал с кресла, махнул рукой, давая понять Ангеррану, что время разговора вышло, и бросил вслед:
– Я подумаю.
Де Фуа, неплохо зная французского короля, понял – это означало согласие.

* * *

Когда мадам де Борж вернулась с вечерней прогулки, она застала в покоях странноприимного дома самую умилительную картину: мессир Серж, одетый в цвета Наварры, вел с принцессой Беренгарией душеспасительную беседу о схоластике. Только почему-то лиф на платье Беренгарии был зашнурован неправильно, но мадам де Борж решила, что сама ошиблась утром, когда одевала наваррку. Впрочем, нравы при аквитанском дворе оставляли желать лучшего еще со времен папаши Элеоноры Пуату, великого герцога Ренье, а госпожа де Борж находилась в герцогском замке с раннего детства. Так что она вряд ли удивилась бы, приметив за Беренгарией некоторые вольности в отношении с мужчинами.
Камеристка отправилась в соседнюю комнату, не желая мешать разговору молодых людей, который на самом деле оказался весьма занимательным. Казаков и принцесса спорили о православии и католичестве.
Разделение церквей случилось не столь уж давно, всего сто тридцать пять лет назад, когда Папа Римский и Патриарх Константинопольский взаимно отлучили друг друга от церкви, но схизма (или раскол) в духовном мире Раннего Средневековья была одной из самых животрепещущих тем. Казаков, как русский и православный, только воспитанный в конце ХХ века (когда взаимный интердикт был снят в 1967 году при Папе Павле VI), относился к столь давней и непонятной проблеме в достаточной мере наплевательски, о чем и сообщил Беренгарии, только, понятно, в более сглаженных выражениях. Принцесса назвала его воинствующим язычником и принялась объяснять, что к чему.
– Ортодоксальная церковь, – втолковывала Беренгария непонятливому оруженосцу, – не признает вселенскую власть папства, но это еще полбеды, сударь. А как же быть со Святым Духом? Прочитайте-ка соответствующую строку из вашей молитвы «Credo».
Казаков напрягся, вспомнил (причем не без труда) и проговорил на старославянском:
– …И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, иже со Отцем и Сыном споколаняема и сславима, глаголавшего пророки.
Потом попробовал перевести, но получилось выдать только основной смысл. Беренгария, впрочем, уяснила.
– Ваш язык звучит красиво, но непонятно, – покивав, сказала она. – Если вы правильно перевели, то различие действительно только в одном слове, как мне и объясняли монахи из Сантьяго де Компостелла: и в Духа Святого, Господа и Животворящего, от Отца и Сына исходящего.
Казаков начал про себя посмеиваться, ибо он не замечал особой проблемы. Исхождение одного из ликов Святой Троицы только от Отца или еще и от Сына? Какая, в сущности, разница? Он, обычный человек весьма отдаленного будущего, где спорят не о схоластике, а о квантовой теории, новых программах Билла Гейтса или Большом Взрыве, абсолютно не понимал, как можно придавать значение подобным мелочам. И наверняка большинство местных, особенно простецов, твердят молитву на латыни, когда их родной язык, например, английский или норвежский, не понимая ее истинного смысла. Но для человека образованного разница в одном слове представлялась буквально вселенской проблемой.
– Я читала греческих авторов, – горячо говорила Беренгария. Принцесса даже встала и заходила по комнате. Кошка вилась у ее ног. – Брысь, Гуэрида, не мешайся! В Беарне отличнейшая библиотека… Так вот, у Дамаскина есть возражение: «Святой Дух вполне происходит от Отца. Поэтому излишне предполагать, что Он происходит от Сына».
– И что? – не понял Казаков.
– Один очень мудрый человек сказал… Не помню, как точно, но попробую процитировать, – Беренгария, вспоминая, постучала себя кулачком по лбу и, наконец, старательно выговорила: – «Основываясь на том, что Святой Дух вполне происходит от Отца, не только не излишне говорить о его происхождении о и от Сына, но, скорее, абсолютно необходимо. Потому что одна сила присуща Отцу, и потому что все то, что от Отца, должно быть и от Сына, если только оно не противостоит свойству сыновства, ибо Сын не от Себя, хотя Он – от Отца».
– Беренгария, – окликнул Сергей увлекшуюся диспутом собеседницу, – ваше высочество? Вы называете меня варваром и, думаю, вполне справедливо. Хотите услышать одну варварскую поговорку? Только обещайте, что не обидитесь.
– Обещаю, – согласилась принцесса. – Как же она звучит?
– Женщина бывает либо умная, либо красивая, третьего не дано, – с ехидным смешком проговорил Казаков, поспешно добавив: – Удивляюсь, как вы умудряетесь совмещать в себе первые две ипостаси, добавляя к ним третью. Соблазнительность. Только не от лукавого, а от Господа, ибо, насколько я понимаю, дьявол не может вызывать чувства любви…
– Клянусь, – гордо задрала подбородок Беренгария, хотя обещала, что обижаться не станет, – будь здесь Хайме де Транкавель, я бы попросила его вызвать вас на поединок!
– Тогда бы я сразу сдался, – умиротворяюще ответил Казаков. – Так какой вы хотите сделать вывод из этой беседы? Признаюсь честно, я до сих пор не понял, в чем суть. Разве спор из-за одного слова может служить причиной вражды между людьми?
Беренгария посмотрела очень серьезно.
– Эта причина, – сказала она, – вовсю употребляется честолюбцами и властителями, для которых не существует Царствия Небесного, а только земное. Свои сокровищницы, свои монастыри, набитые богатствами, свои войны, своя вражда… Может быть, когда-нибудь отыщется человек, способный при помощи своего разума, своей воли и при способствовании Господа Бога снять это противоречие и примирить народы. Поверьте, мне очень не нравится этот спор с греками и тот раскол, та схизма, которая заставляет христиан относиться друг ко другу не по братски. И это – перед лицом народов, не знающих Слова Божья! Представьте, что скажут – да и говорят! – сарацины: «Коли вы не способны найти единства меж собой, то почему же мы должны принять Крест?»
– Наверное, такой человек еще появится, – пробормотал Казаков, но понял, что вновь не сдержал язык. Нельзя Беренгарии рассказывать о будущем, даже самом ближайшем. Если бы святой Франциск Ассизский, который примет служение дай Бог, лет через пятнадцать, не только боролся с зажравшимся монашеством, а при помощи данного Небесами дара убеждения попытался даровать мир между Западом и Востоком, у него наверняка получилось бы…
«Между прочим, – подумал Сергей, – Франциск уже родился. По истории он вроде появился на свет в 1182 году, значит, сейчас ему семь годков. Где-то в захолустном итальянском городишке бегает пацаненок, теоретически способный перевернуть мир. Или нет?»
Если бы сейчас Казаков, сэр Мишель или Гунтер могли бы узреть, что именно происходит за тысячу с лишним километров от Сицилии, где в предгорьях Пиренеев стола твердыня Ренн-ле-Шато, по крайней мере двое из них были бы очень удивлены. Нынешним же вечером, прямо сейчас, когда часы Сергея показывали десять вечера 9 октября 1189 года, некий Франческо-Джованни Бернардоне проводил изыски в дарохранительнице часовни замка Ренн (куда его никто не приглашал) и только что отыскал неприметный деревянный стаканчик с повытершейся резьбой, мессир Гай Гисборн жаловался библиотекарю замка, отцу Ансельмо, на свое неразумие, а Дугал Мак-Лауд по прозвищу Данни охотился в горах на волкодлака.

* * *

– Значит, вы просто перепутали коридоры подземного хода?
– Да, сударь.
– И попали в подвал этого здания случайно?
– Конечно, сударь. Случайно.
– И собирались выйти наружу?
– Да, сударь, собирались.
– А кроме «да» и «конечно» вы знаете другие слова, мессир?
– Да, сударь, знаю… Много разных.
Восседавший за широким, загроможденным пергаментами столом командор тамплиеров, мессир Анри де Шатоден, приехавший из Парижа, побарабанил пальцами по доскам столешницы. За его спиной молчаливо громоздился другой командор, сицилийский – благородный рыцарь Арно де Тревизо. Последний, слушая сэра Мишеля, которому выпало несчастье объясняться с храмовниками за всю компанию, поджимал губы, сдерживая улыбку. Право допроса он уступил мессиру де Шатодену, ибо тот был почетным гостем прецептории и занимал в Ордене Храма куда более значительное положение, нося титул Великого приора Аквитании, командовавшего всеми силами и золотыми ресурсами Ордена на западном побережье материка. Бог даст, однажды Анри де Шатоден станет Великим магистром – человеком, стоящим наравне с любым королем.
– И вы хотели, – продолжил командор, – ночью захватить башню и открыть ворота?
– Да, сударь.
Сэр Мишель предпочитал объясняться с тамплиерами наивозможно кратко. В конце концов, он был сам виноват в происшедшей неприятности и должен отвечать один за всех. Еще неизвестно, что подумали грозные тамплиеры, обнаружив английского короля в своей сокровищнице, и что предпримут дальше.
Связываться с могучим Орденом не имелось никакого желания. Тамплиеры не подчиняются никому, кроме своего магистра и Папы Римского, никакие монархи им не указ. Поэтому Ричард Львиное Сердце смирил свой гнев и тихонечко сидел в углу, беззвучно сквернословя. Он понимал, что сэр Мишель поступил необдуманно, но злого умысла не имел. Следовало вначале получше изучить дорогу, выслать одного из оруженосцев в разведку, а не переть всей толпой. Да какая толпа? Так, полдесятка. В суматохе погиб оруженосец – не повезло бедолаге Стаффорду. Придется нового выбирать, а желающих целый полк наберется…
– И потом вы хотели захватить Мессину?
– Ах, мессир, на все воля Господня.
– Первое разумное слово за целый вечер, – буркнул командор. – Признаться, я вам верю. Вы должны были знать, что у банков Ордена неплохая охрана. И вели себя отнюдь не как воры. Я готов забыть эту досадную случайность и извиниться перед его величеством Ричардом Английским за смерть одного из ваших друзей. Может быть, стоит заплатить выкуп родным?
Бертран де Борн толкнул Гунтера локтем и, мастерски передразнивая басовитые интонации Ричарда, прошептал на ухо германцу:
– Конечно, конечно, непременно заплатите! Только не родственникам, а мне. Родственники у Стаффорда и так богатые.
Гунтер неодобрительно покосился на менестреля. Как можно шутить в столь тяжелый момент? Хотя, если подумать, что еще остается делать? Оптимизм порой становится единственной вещью, помогающей в трудные времена.
– Благороднейшие мессиры, – продолжил тамплиер. – Смею напомнить, что я не только рыцарь, но и лицо духовное, облеченное апостольским престолом надлежащей властью и обязанностями пастыря… Ваше величество? Сир, вы меня слышите?
– А? – встрепенулся Львиное Сердце, отвлекаясь от своих невеселых размышлений. – Конечно, слышу.
– Вы задумывались о спасении души? – каким-то подозрительным тоном вопросил Шатоден. Гунтер насторожился. Знаем мы эти разговорчики о спасении души, ведомые тамплиерами. Сначала душу спасать, а потом Бафомету поклоняться?
…Во времена жития Гунтера в Германии до него доходили слухи о том, что в партии Гитлера и в СС очень распространены оккультизм и самые невероятные эзотерические течения – теософия, теозоология, вотанизм, ариософия, Эддическое общество и так далее почти до бесконечности. У рейхсфюрера СС Генриха Гимлера имелся на содержании даже личный маг, некий Карл Мария Вилигут, с которым командующий личной гвардией фюрера консультировался по весьма широкому кругу вопросов, включая разработку эсэсовской эмблемы – «кольца мертвой головы» – и создание особых тайных церемоний СС, величаемого нацистами «арийским орденом». Кстати, эта организация во многом была создана на основе и в подражание древним рыцарским сообществам.
Естественно, в Германии тридцатых годов не обошли вниманием и весьма интересную страницу истории, повествующую о тамплиерах. Таинственное очарование давно исчезнувшего Ордена привлекало, как магнитом. Некий Адольф Йозеф Ланц, также известный как Ланц фон Либенфельц, во времена Первой мировой заинтересовался тамплиерами и его романтическое преклонение впоследствии превратилось в настоящую манию. Легенды о Парсифале, рыцарях Грааля стали невероятно популярными благодаря оперному циклу Рихарда Вагнера и романам неоромантических писателей наподобие Фридриха Лиенхарда – духовный поиск, непреходящие ценности, затмевающие собой серую обыденность, великие тайны… Ланц посчитал, что легендарные Рыцари Чаши были напрямую связаны с историческими тамплиерами.
Взгляды герра Ланца полностью соответствовали взглядам Гитлера: чистота крови, расы и сознания, создание великого германского ордена-государства на территории бывшей Римской империи, включая Палестину и север Африки. Далее Ланц вышел на скользкую дорогу одержимости тамплиерством. На книжных прилавках появляется его исследование, в котором Святой Грааль интерпретируется в виде электронного символа, «отвечающего панпсихическим силам чистокровной арийской расы». Далее последовали выводы о том, что тамплиеры занимались строгими евгеническими практиками, предназначенными для выведения божественной породы людей, а все сохранившиеся со времен разгрома Ордена Филиппом IV Красивым сведения о «Бафомете» и прочих секретах, умерших вместе с Тамплем, есть лишь косвенные указания на некую Великую Тайну, которой владели тамплиеры.
Руководство Рейха одобрило вполне подходившие под философию нового государства выкладки Ланца и начало вовсю их использовать. Наподобие: СС есть великий орден, преемник Ордена Храма; ариохристианский центр, наследующий психологию, гнозис, символику и ритуалы, сюда же приплетались мистерии Святого Грааля, замок Монсальват, Парсифаль, Галахад, Нибелунги, Лоэнгрин, в огороде бузина, а в Мюнхене дядька.
Гунтер с отцом, почитывая на досуге в Райхерте сочинения неотамплиеров и выкладки партийных идеологов, покатывались со смеху и ради такого случая устраивали домашнее аутодафе: брошюрки после изучения торжественно отправлялись в камин под рев патефона, на котором заводили избранную пластинку – финал оперы Вагнера «Гибель богов».
И вот – здравствуйте. Настоящие тамплиеры, да не какие-нибудь обычные рыцари, а наверняка посвященные в невероятные секреты Бафомета командоры. Душу спасти предлагают. В частном порядке.
– Я вчера исповедался, – ответил на вопрос мессира де Шатодена Ричард. – И причащался.
– Я не о том, – поморщился командор. – Завтра вас, сир, отлучат от Церкви, ежели вы немедленно не заключите полюбовное соглашение с королем Танкредом. Вы нарушаете волю святейшего Папы и Матери-Церкви. В Европе – Божий мир. В Палестине вашей помощи ожидает король Гвидо (Ричард едва не сплюнул, услышав о неудачнике из Лузиньяна), а вы, государь, растрачиваете силы на бессмысленную борьбу с христианским монахом. Остановитесь!
– Пока он не вернет деньги моей сестры, – упрямо нагнув голову, медленно, едва не по слогам, ответил король, – я не смогу примириться с Танкредом. Вы стали бы мириться с грабителем с большой дороги, сударь?
– Возможно, стал, – невозмутимо ответил Великий приор Аквитании. – Как мне предписывает Господь и Церковь. Не понимаю вас, сир, вы же получили деньги от матушки, причем немалые!
– Я? – изумленно поднял брови Ричард. – Матушка только обещала мне сто пятьдесят тысяч фунтов, из которых я пока не увидел ни единой монетки.
– Деньги, – вздохнул Анри де Шатоден, – хранятся в монастыре святой Цецилии. Несколько дней назад я лично передал их шевалье, являющемуся доверенным лицом королевы Элеоноры. Некоему благородному мессиру из Киевского герцогства.
«Все правильно, – мелькнула мысль у Гунтера. – Сундуки с золотом лежат под охраной Казакова. Точнее, это он сейчас лежит на сундуках, сдуру сунувшись под арбалетную стрелу».
– Итак, сир, если вы согласны принять деньги вашей царственной матери, я просил бы вас немедленно отправиться со мной в замок Мессины к королю Танкреду. Орден будет посредником меж двумя сторонами. К утру мы наверняка придем к соглашению, устраивающему всех.
– Извольте, я ничуть не против, – широко и нагло улыбнулся Ричард. – Только в соглашении должно быть указано, что Танкред возвращает в казну Англии… э-э… вернее, моей сестре Иоанне все, причитающееся по праву. И никак иначе.
– Подумайте еще раз, – командор подался вперед, сверля Ричарда взглядом темных глаз.
– Подумал. Мое слово неизменно.
«Тупой ублюдок», – всем своим видом сказал Анри де Шатоден.
«Купчишка с рыцарскими шпорами», – подумал король.
Гунтер решил, что ситуация сложилась патовая. И тамплиеры не отступятся, и Ричард на попятный не пойдет. Значит, грозят новые осложнения. Да, попали мы в историю. Скорее, не попали, а влипли.
– Спасение души… – преспокойно начал командор, – есть великая цель. И она может оправдать средства ее достижения. Я не хочу, чтобы король Англии происходящий из великой династии умер отлученным и стал первым из христианских венценосцев, чья душа вечно горела бы в аду. Посему я, как приор Аквитании и командор прецептории Ордена Храма, а со мной и благородный Арно де Тревизо, решение приняли заранее. Ваше упрямство губит вас, сир. Оружие вам не вернут. Сейчас мы так или иначе поедем к Танкреду. Я вынужден буду передать вас королю Сицилии. Танкред далее решит, что делать – принять вас как царственного брата или как пленника. Полагаю, вам хорошо знакомы законы войны.
Ричард побледнел. Если он попадется в лапы Танкреду и не останется под защитой храмовников, проклятый норманн сделает все для того, чтобы получить из бедственного положения англичанина как можно больше выгод. Выкуп, позорное содержание под стражей… Хуже всего выкуп. Денег нет. Платить нечем. Надо было предпочесть сто пятьдесят тысяч Элеоноры и подписать мир, а не упрямствовать. Но слово короля есть слово короля. Изменить ему – покрыть свое имя бесчестьем.
Ричард был настолько убит столь звонкой оплеухой по его доблести и удачливости, что безмолвно позволил тамплиерам отвести себя вместе с Бертраном де Борном, сэром Мишелем, бароном Мелвихом и шевалье де Краоном вниз, во двор, машинально дал обещание не пытаться бежать и забрался в седло.
Гунтер с Мишелем переглядывались удовлетворенно. Так или иначе, он выполнили свою задачу. Ричард повстречается с Танкредом, а ворота Мессины сегодня никто не откроет. Пускай герцог Йорк со своим ретивым воинством безнадежно ждет под стенами.
Де Борн делал постное лицо нагрешившего монаха, явившегося на исповедь к аббату. Менестрель хотел спать, хотел выпить вина, а больше всего опасался грядущей перспективы уговаривать Ричарда не бузить в гостях у Танкреда. Выражение его глаз со всей ясностью гласило: «Я говорил! Я предупреждал: эта глупая авантюра плохо кончится!»
Кортеж в составе пятерых пленников и трех рыцарей во главе с командором (если король поклялся не бежать, значит, и охраны особой не нужно) выехал на темные улицы Мессины и направился вдоль стены к побережью.

* * *

Разговаривая с Беренгарией о том, о сем, Казаков не забывал поглядывать на распахнутое окно комнаты. Сумерки постепенно сгущались, солнце уползало за изумрудный излом Средиземного моря на западе, значит, пора собираться в дорогу. Дорога короткая – до Северной башни, где следует найти мессира Роже, потом в подземный ход, в лагерь Ричарда и обратно. Интересно, что все-таки сказано в письмах Рено? Крайне интересно, до дрожи!
Средневековая интрига – вещь тонкая, тут интеллектом и менталитетом надобно работать. Алмазные подвески, кинжал в рукаве, яд в перстне, пароль «Я пришел от герцога Борджиа», черная полумаска и удар из-за угла. Здесь же какая-то банальщина: сходи к англичанам, отдай пакеты. И не особому секретному агенту, а просто кому попало. Якобы каждый встречный передаст по назначению. Не дожили они до электронных шифров, микросхем в каблуке или стреляющих авторучек. Работают по старинке, но так даже забавнее. А говорят – Штирлиц, Джеймс Бонд, Мата Хари… С. В. Казаков! Агент Ноль-Ноль-Ноль. Тьфу, что за глупости в голову лезут!
– Вы чем-то озадачены, сударь? – поинтересовалась Беренгария, глядя на загадочно улыбавшегося Сергея. – У вас вид юного оруженосца, готовящегося отправиться на первое свидание.
– Ваше высочество, а вы часто видели оруженосцев, идущих на первое свидание? – съязвил Казаков.
– Доводилось. В папином окружении, – хмыкнула принцесса. – Физиономии у сих достойных юношей были точь-в-точь, как сейчас у вас. Не то дурацкие, не то обрадованные. Извините, если я позволила себе лишнего.
– Ничуть, – мотнул головой Казаков. – Только у меня не свидание, а… встреча по делу. Неизвестно с кем. Вернусь утром, наверное. Глядите, совсем стемнело. Я вас оставлю?
– Бросать одинокую беззащитную девушку, – сдвинув брови и изображая на лице испуг, простонала Беренгария, – на произвол судьбы, в осажденном городе, рядом с кошмарной аббатисой?.. Если завтра я умру от изнурения, вызванного непосильной епитимьей, вы поклянетесь хранить мне верность до гроба и впредь не смотреть на женщин?
– Уйду в Орден Храма, – с готовностью кивнул Казаков. – Милые люди. Мечи, кольчуги, конные атаки. Два рыцаря на одной лошади. Миндальные сады, опять же. И вообще, хочешь помахать топором – ступай в тамплиеры. Тебя ждут дальние страны, подвиги, хорошее жалованье и харчи за счет Ордена. Не беспокойтесь, Беренгария, со мной ничего страшного не случится.
– Когда вчера вечером вы уезжали вместе с шевалье де Фармером на Северную башню, я слышала точно такие же слова, – не преминула напомнить наваррка. – Не помните, кого потом привезли обратно в монастырь едва не при смерти?
Казаков, слушая насмешливую болтовню принцессы, натянул желто-зеленое блио с наваррским гербом, огорченно посмотрел на валявшуюся комком в углу испорченную кольчугу и на всякий случай сунул за пазуху кобуру с пистолетом. Кинжал на пояс. Меч брать или нет? Неудобно. Но лучше взять. Перевязь через плечо, утвердить рукоять повыше левого бедра. Может, арбалет прихватить? Да что вы сударь, в самом деле? Обычное поручение почтаря превращаете в чеченский конфликт… Все будет в порядке.
Распрощались быстро – легкий целомудренный поцелуй, Беренгария проворчала что-то насчет несправедливости женской судьбы, вынуждающей представительниц прекрасного пола всегда и постоянно ждать, и того, что все самое интересное достается мужчинам. Казаков отбыл. Прогремел сапогами по коридору, потом направо, потом на лестницу, ведущую во двор. Служки у ворот те же самые, что помогали таскать сундуки. Пропустили.
Беренгария немного поскучала, сходила к сестре Марии Медиоланской за новой книгой, почитала, а затем попробовала немного поколдовать. Чем это закончилось, известно: принцесса от неожиданности упала в обморок.
Очнулась Беренгария быстро – она была исключительно здоровой девушкой, с первых дней жизни воспитывавшейся в горах Наварры, отец всегда брал ее на охоту, лет с десяти она сопровождала короля Санчо с военных походах против мавров или бунтующих баронов на спорных территориях между Наваррой и Кастилией. Беренгария вначале даже не поняла, отчего она вдруг лежит на полу, а по телу разлилась непривычная слабость. Батюшка предупреждал, что подобное может происходить с молодыми женщинами, когда они носят ребенка, и советовал собраться с силами, встать и не обращать внимания на этот мимолетный недуг.
Принцесса зацепилась ладонью за ножку кресла, поднялась на ноги и, хотя голова немного кружилась, сделала несколько шагов по комнате. Заглянула сквозь щелку в двери к мадам Беатрис де Борж. Пожилая камеристка, по своему обыкновению, заснула в кресле, оставив на коленях духовное чтение. Беренгария вернулась к полкам, перетрясла скопившиеся кувшины (все-таки гостившие несколько дней подряд Мишель де Фармер и его оруженосцы слишком много пьют…) и нашла один, наполовину полный. Хорошее сладкое розовое вино. Отлично послужит для укрепления здоровья.
Спать не хотелось. Еще больше не хотелось продолжать опыт с осколком черного агата. Посему Беренгария спрятала маленький камушек обратно в кошель, свернула чистую скатерть и попыталась навести на столе непринужденный беспорядок: поставить кувшин, бокалы, разлить немножко вина, чтобы осталось пятно. Небрежно бросить в углу платочек. Никаких следов. Волшебство, даже самое невинное и основанное на силах природы, Церковь не приветствует. По крайней мере, если зайдет аббатиса, можно сказать, что днем приходили гости, а теперь ушли сражаться. За Сицилию и короля Танкреда.
Лечь в кровать? Попытаться, не задремывая, о чем-нибудь помечтать, вспомнить сухой горьковатый воздух Наварры или теплые камни Ренн-ле-Шато? И думать нечего. Беренгария чувствовала себя столь же бодрой, как и в полдень. До часа хвалитн еще очень далеко, он наступает перед самым рассветом, повечерие давно отслужили и большинство монахинь отправились спать. Полночь миновала. Может быть, совершить одинокую романтическую прогулку при луне? В монастыре безопасно, а при надобности Беренгария может постоять за себя, благо обращению с холодным оружием обучена не хуже старших братьев. Тяжелый меч ей, конечно, недоступен, но вот кинжал… Да и какие разбойники проберутся на святую землю обители?
На том и порешили. Чтобы не замерзнуть от прохладного ночного ветра, Беренгария накинула войлочный плащ и отправилась на двор.

* * *

После заката в монастырях запирают очень немногие двери: дарохранительницу, скрипторий, библиотеку, то есть помещения, в которых хранятся очень ценные вещи. Постоянно открыта церковь, кухня, здания, где живут монахини. Уж, конечно, странноприимный дом – тут обитают миряне, не подчиняющиеся уставу святого Бенедикта и имеющие предосудительную привычку разгуливать в любое время суток. Ночью трудятся конюхи и скотники, сторожа, сестры, отвечающие за приготовление утренней трапезы. В церкви обязан находиться священник – приглашенный из соседней обители рукоположенный монах, ибо, как известно, женщине не даруется священнический сан. Любой человек может придти ночью в храм со своими бедами и горестями, а в обязанность святого отца входит утешить прихожанина, исповедовать и отпустить грехи.
Сначала Беренгария заглянула в церковь, засветила несколько свечек, помолилась и попросила бенедиктинца средних лет ее исповедовать. Рассказала о своих тайнах. Монах выслушал благосклонно, произнес что-то торжественно-расплывчатое о путях мирянина, узких и широких вратах, верблюде и игольном ушке, после чего отпустил с миром, наложив простенькую епитимью – три раза прочитать перед алтарем «Ave Maria».
Успокоившись, принцесса погуляла по двору, наведалась в конюшню, погладить лошадей, но в темный сад идти поостереглась. Можно споткнуться, упасть. Беренгария присела на широкие каменные ступени всхода в капитулярную залу и задумчиво уставилась на полную луну, иногда еще называемую «охотничьей».
«Авантюра Ричарда должна завершиться в ближайшее время, – размышляла принцесса. – Как бы король не был сумасброден и упрям, он не станет дожидаться папского интердикта. Вымаливай потом прощение… Значит, примерно через три-четыре дня Элеонора Пуату сможет вернуться из военного лагеря в монастырь. Надеюсь, королева не станет меня осматривать. Скажу ей, что месячное очищение пришло вовремя. Тряпочку с кровью приготовим, на кухне постоянно забивают кур. Нужно требовать скорейшего заключения брака с Ричардом. Постараюсь объяснить Элеоноре, что под угрозой моя честь и репутация короля. Она согласится… А что потом? Выносить ребенка, обманывать всех, начиная от мужа с Элеонорой и заканчивая исповедником. Если этот секрет узнает хоть один посторонний человек, даже служитель Божий, он перестанет быть секретом. И все-таки, что случилось в Ренн-ле-Шато? Почему камень так странно себя повел? Отчего передал мне голос Лоррейна?»
Отвлек Беренгарию шум возле ворот монастыря. Судя по всему, кто-то упорно ломился в калитку, а служки, которым было приказано аббатисой бдеть, сторожить и не пущать, тщательно выполняли слово матери-настоятельницы из Кальтаниссетта. Все правильно: сперва дождись утра, а потом изволь зайти. Ночью в монастырь пускали только постоянных прихожан церкви с окрестных улиц города или уже знакомых обитателей странноприимного дома. Мессира Сержа, сэра Мишеля, остановившегося здесь же пожилого дворянина из Прованса, а уж тем более – знаменитую королеву Элеонору Аквитанскую пропустили бы немедленно и со всем почтением. Прищурившись, Беренгария понаблюдала, как служки и охрана, выделенная десятником городской стражи, отвечавшим за спокойствие квартала, выпроводили незнакомца, вздохнула и решила еще раз обойти обширнейший двор, после чего отправиться спать.
В любом монастыре содержатся собаки. Пес, особенно сторожевой – тварь до невероятия умная. Он быстро понимает, что гость обители – человек не чужой, и внимания на него можно не обращать. Текст взят с http://www.lit-bit.narod.ru/