ЧТО ТАКОЕ «ГРЕХ», И ПОЧЕМУ ЕГО НЕТ ВООБЩЕ
...На свете много путаницы. Но сейчас речь пойдет о путанице вокруг понятий «хорошо» – «плохо». Едва ли найдется чудак, желающий, чтоб ему было плохо. Более того: огромное множество людей вовсе не хочет, чтоб и другим было «плохо». Однако путаница и неразбериха совершенно очевидна, это и ребенку ясно.
Кстати о ребенке. Не всегда, конечно, но довольно часто с самого раннего детства «хочу» наталкивается на «нельзя», словно коса на камень. Если малыш и ломает голову над вопросом: «Почему нельзя?», – эти философские поиски, как правило, остаются неизвестными миру. Ибо стоит лишь им обнаружиться, они (не во всех, но во многих случаях) нарываются на право сильного, а в ответ на смиренные расспросы, когда уж исчерпан запас грозящих ему ужасов («простудишься, ноги переломаешь, останешься без игрушек, одежды, посуды, без головы...»), – звучит сакраментальное «не знаю». Малыш, говорящий: «Хочу!», – сам толком и не знает, хорошо ему будет или плохо, если повезет получить желаемое. Он просто изучает мир, и мне почему-то кажется, что любопытство исследователя пока не связано с углублением в оценки последствий желаний и поступков. Эти оценки начинают путать человека уже постарше, привыкшего к навязыванию их со всех сторон и уже не соображающего: что и кем навязано, как и когда. А взрослые рады стараться: «Ты – плохой мальчик (девочка), а он (она) – хороший...» Или, соответственно, – наоборот. Конечно, хочется быть «хорошим». Но порой это оказывается совершенно «не по силам», и бедняга привыкает, что он – «плохой». Учителя и даже родители редко трудятся понять, в какой мрак погружают душу питомца, вынося ему этот приговор. Разумеется, желая только добра. Почему он «плохой», каким образом приятное сознание этого поможет ему стать «хорошим», не говоря уж о том, зачем и почему он должен стать таким, как некий другой, «хороший» мальчик (девочка) – все это окутано туманом, который никому якобы нет охоты разгонять. Каждый будто бы требует от других того, что удобно ему. Да, именно удобство жизни часто – главный мотив оценок «хорошо» и «плохо», а не глубокое философское осмысление этих понятий.
Одно из удобств жизни – религия. Понятие «грех» связано именно с этим «удобством», благодаря которому человека запугивают более основательно. Грех – это уже не просто проступок, за который поставят в угол или не дадут конфетку; за него – страшно подумать – и после смерти не дадут покоя и счастья, а дадут, наоборот, всякие страсти и ужасы. Впрочем, не только после смерти: и при жизни ужасов хватит сполна.
Немного об этих ужасах. Тут есть хитрый момент. Есть ужасы реальные и есть – воображаемые; они тоже сильно перепутаны. Реальное – это то, что человек пережил сам. Воображаемое – то, чем его пугают другие, а затем и он сам себя. Но по части воображаемого сплошь и рядом – несовпадения. Не всегда малыши во всем доверяют предостережениям и запретам взрослых, порой они вынашивают в себе протест: «А слабо меня запугать! Вот вырасту и сам все перепробую! Пусть только сунутся они ко мне со своими «нельзя»: я тогда пошлю их подальше!..»
Но не будем пока говорить о душах, испытавших горе окончательно ожесточиться из-за слишком рьяного желания им добра со стороны их воспитателей. Эти души, напичканные кашами «добра», сваренными из общеизвестных продуктов, которые нет смысла все перечислять: побои, назидания, бесконечные придирки и т.д., – такие души часто в жизни уже не знают ничего кроме озлобленности и поступают по принципу: «чем хуже, тем лучше...» Что не противоречит, кстати, их надеждам на то, что и им станет, наконец, «хорошо»...
Итак, этих несчастных (обычно – самых страшных, жестоких преступников) пока оставим в покое.
Вернемся к милому малышу, который растет в размерах и в объеме груза всевозможных «нельзя», «хочу», «плохо», «хорошо»... Он уже знает, что «должен хотеть хорошего», а «плохого хотеть – стыдно» или даже – «грешно». Но милый умный малыш хочет все понять и никак не может взять в толк, почему что-то – «хорошо», а что-то – «плохо». Например, врать нехорошо. Но дело даже не только в том, что «все вокруг» лгут. Дело ведь еще и в том, что правда – странная штука: если хочешь не солгать в одном, то что-то заставляет солгать в другом. Не солжешь перед другими – солжешь перед собой, а правда же должна быть единою для всех?! И как не лгать, если вокруг мельтешат рои «нельзя» и «хочу»! Хочу эту конфетку, эту тряпку, эту машину, эту диссертацию, эту рюмочку, славы хочу, женщин, разумеется... «Зачем все это мне?» – странный вопрос, над которым даже и задуматься некогда, да и неохота: все хотят, и я хочу. А что плохого в том, чтобы хотеть конфетку? Неужели нет права даже на такое невинное желание? Но разница в ситуациях меняет и постановку вопросов. Представим, что конфетка – одна, а рядом тянет ручку ребенок: «Дай, дай!» Что больше всего интересует нас в этой ситуации? Наверное, мысли и чувства, которые из такой «мелочи жизни» выливаются в нешуточную «жизненную позицию», «стиль жизни», «цель и смысл»... Один кладет всю свою жизнь на то, чтобы конфетки были всегда и в любом количестве; другой скажет: «Обойдемся без конфет»; третий погрязнет в муках безвыходности...
Предприимчивый ограбит банк; ленивый будет мечтать о валяющемся в кустах чемодане с деньгами... Второму тюрьма не грозит, но в понятие о грехе впутаны оба, если присвоить чужое – грех. А что же еще, если не грех? Ведь сказано: «Не укради, не завидуй, не пожелай чужого...»... Грех сделать, грех захотеть, грех подумать... И жить грешно, если разобраться...
Кому, интересно, выгодна эта точка зрения на Божье творенье, на Его Замысел? Кому понадобилось непременно убедить всех, что Он создал мир неисправимо грешным? Кому нужны нескончаемые орудия войны ради установления, поддержания и сохранения мира? Кто множит и без того неисчислимые законы, предусматривающие всевозможные ситуации надувательства человека человеком? Кто создает новые и новые молитвенные храмы, в которых не было, нет и не будет истинного служения Богу?
Ибо Его Закон записан в человеческой душе, Его Храм – человеческое тело, которое «Домом молитвы наречется для всех народов»... Ибо молитва – не заученные стишки, а все искренние помыслы, которыми живет Душа!
Но в это никак не может поверить Тот, кто мучится и страдает: «Я не могу этого понять! Чего я только ни узнал, но не сумел понять!..»
И он решил, что Замысел – ложь, Божественные Заповеди – нелепые пугала для слабых и доверчивых... И он задумал преступить их, чтобы проверить: заметит ли Он? Накажет ли? А если нет, то кто накажет? И как поступить, если никто не накажет? Как поступить, чтобы преступление не осталось безнаказанным? Как обозначить его настолько четко, чтобы наиболее верно определить и меру наказания?..
Но Тот не понимал и не мог смириться с тем, что человеку не дано постичь меру преступления и наказания. Поэтому не человеческое дело – наказывать.
Что такое «Тот»? Имена его общеизвестны: человеческая гордыня, Сатана, Дьявол... Мало ли как можно назвать эту собирательную силу... От названий толку не будет, пока не обнаружишь, что нет ничего из живущего под его именем, чего бы не нашлось в моей, конкретной, отдельно взятой душе!
Разум, подавленный ужасом понятия «грех», едва ли окажется в состоянии признать и выдержать это открытие. Но имеет ли смысл исследование реальности, если нет сил принять Правду любой, какой угодно, даже если она окажется не «цветущим садом», а «болотом, кишащим гадами»? Однако не следует пугать себя ничем, в том числе и вышеприведенной поэтической метафорой, хотя давно приметили, что судьба благоволит к тому, кто смиренно примирился с худшим...
Юридически, насколько мне известно, преступление считается таковым, когда оно совершено на физическом уровне. Религия проникла глубже, ибо от записанного в Священной Книге не отвертишься: «Вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Какое счастье, что оруэлловский зловещий термин «мыслепреступление» пока еще не стал юридическим! Но истинная реальность ускользает и от законодателей, и от служителей религии, узаконивших термин «мыслепреступление» на уровне своих трактовок понятия совести. Быть может, вовсе не кощунственна мысль, что эта самая реальность в неизмеримо большей степени открыта нашему милому растущему малышу, в душе которого ведется спор между «божественным» и «дьявольским»:
«... – Ну что ты теряешься, дурачок, не решаясь взять что плохо лежит? Кому от этого вред? Зато тебе хорошо будет...
– Но это – чужая вещь, у нее есть хозяин!
– А какое тебе дело? Пусть хозяин лучше следит за своей вещью. Если он бросает ее где попало, то сам и виноват.
– Но ведь сказано: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними: ибо в этом закон и пророки». Я не хотел бы, чтобы у меня стащили мою вещь, как же я могу другому устроить такую подлянку?
– А ты свои вещи будешь лучше беречь. И кто сказал, что если он – хозяин, то имеет на нее больше прав? Может, он и вовсе их не заслуживает? Может, именно ты обладаешь всеми этими правами, несправедливо отобранными у тебя судьбой?
– Но кто-то когда-нибудь скажет то же самое и про мою любимую вещь.
– Не знаю, делай как хочешь, если хочешь делать благородные жертвенные жесты, которых никто никогда не оценит. Я, со своей стороны, не вижу смысла отказываться от того, что очень хочется взять. Ведь об этом никто не узнает! А тебе будет хорошо... Для умного и – зачем бояться этого слова? – великого человека не должно существовать проблем, заботящих этих мелких глупых людишек, связанных условностями и боящихся сказать друг другу правду, которая разрушит их жалкую мещанскую жизнь. Что тебе до них? Предоставь им лгать друг другу, а ты создан для великих дел, их осуществление требует ясного ума и покоя... О каком великом пути может идти речь, когда на ногах – путы этих досадных желаний, на которые ты смотришь честно и открыто, как все умные и великие люди?..
Да, ты чтишь Его, но ведь Он сам тебя таким и создал! Подумай: как Он может требовать от тебя идти против природы, которая – от Него же? Жизнь коротка; если хочешь много успеть, вряд ли стоит терять полжизни, а то и всю ее на борьбу с собою ради послушания жалким и глупым запретам, в основе которых – ложь. Ты ведь любишь правду? Ты же не сможешь внимательно читать книгу, если очень хочется съесть конфетку? Стоит ли мусолить пустую проблему? Съешь на здоровье и возвращайся к важным, великим делам. Ты наберешь из книг больше знаний, чем другие, станешь выше, умнее их, станешь одним из тех, кто достоин править миром! А другие – слабые люди – пусть верят сказочкам про Бога...»
Конечно, огромная тайна – откуда берутся всякие разные голоса, на все лады диктующие то или иное нашим доверчивым душам... Но иногда человек позволяет себе прислушаться к некоему совершенно уж непонятно откуда берущемуся голосу, который почему-то, без видимых причин, часто вопреки обычной житейской логике, тихо подсказывает ему сделать не так, а по-другому, поверить тому, а не этому, сказать – «ложь» там, где привычнее сказать – «правда» и наоборот. Чаще всего человек не прислушивается к нему, поступая «как все». Но если прислушался раз, потом другой и уже стал делать это более внимательно, то обнаруживает, что реальность каким-то странным образом расслаивается на «жизнь» и «не жизнь», в каждой из которых «настоящим» называется совсем не то, что в другой, часто даже совсем противоположное, – хотя тут всегда трудно четко определить границы, противоположные крайности, черное и белое: тут все больше краски, полутона и путаница, путаница...
Но, кажется, разговор пытается распылиться на бесконечные неведомые области. Попытаемся вернуть его, насколько возможно, в рамки нашей темы: ведь мы стараемся говорить о «грехе», или о вечном споре между «хочу» и «нельзя», «плохо» и «хорошо».
И сразу же прислушаемся к возмущенным или обиженным, шумным или снисходительно оброненным сквозь зубы протестам: «Как же так? Ишь загнула! Во мне, таком хорошем, положительном человеке, который и мухи не обидит, вдруг – все зло мира? Ну уж нет, увольте! Я пока еще белены не объелся, чтобы такое признать!..»
Да кто же заставляет? Если не хочется, то, конечно же, не надо. И вообще пора бы хоть немного определиться, чего же, собственно, хочется.
А хочется побеседовать с нашим милым пытливым малышом, который так сильно любит правду. Как любил ее Лев Николаевич Толстой, например. Я говорю это не шутя, а всерьез: Толстой действительно всею душой любил и искал Правду. Но, к сожалению, идеалы часто оказывались ему дороже. Не знаю, правда, стоит ли действительно об этом сожалеть, как и о том, что, кажется, он так и не сумел достичь в земной жизни покоя и счастья.
Милые малыши обычно любят играть в разные игры. Есть люди, которые до самой могилы не забывают, что это не только весело и увлекательно, но иногда, а точнее – весьма и весьма часто очень даже полезно. Когда же видишь результаты – понимаешь, что это даже попросту необходимо, если действительно хочется... воздержимся от определений, чтобы не напутать: разберемся по дороге.
Итак, Игра. Представь, что всегда, когда захочешь, рядом с тобой живет некто. Для удобства назовем его Наблюдатель. Причем наблюдает он не за физической оболочкой, не с нею идет он рядом, а с настроениями, чувствами, мыслями, желаниями... У Игры должны быть правила, и в этой игре они таковы, что Наблюдателю запрещено использовать оценки: «хорошо», «плохо». Он должен не судить, а добросовестно все замечать и отмечать. Например: «...Я разгневался. Как это произошло? Откуда началось? Он сказал мне... Я сказал ему... И пошло, поехало... Но чего при этом хочу я? А он? А как я чувствую, чего хочу сам и чего хочет он? Совпадает ли это с нашими словами и действиями? Как получается, что мы продолжаем говорить и делать одно, когда хочется другого? А чего мне больше хочется: настоять на «своем» или уступить? А ему? А как именно?..»
Ты можешь злиться, выходить из себя: кажется, эмоции кипят, тут не до контроля... Но речь идет не о контроле, сдерживающем эмоции, а о холодном, беспристрастном (если такие бывают!) Зрителе, или Свидетеле, – Зеваке каком-то, который от нечего делать просто так наблюдает себе, как зарождается гнев, как он развивается, как идет на убыль; именно «как», а не «почему»...
Может быть, наш малыш уже играл в эту игру? И не знал при этом, что она вполне серьезна и важна, что он прав, играя в нее; хотя наверняка не придавал он особого значения правилам, подпуская то и дело оценки, названия, поспешные выводы...
«Как можно отказаться от оценок «плохо», «хорошо»?»
Не следует забывать, что речь идет не о том, чтобы сам человек отказался от этих оценок. Пусть делает, говорит и думает как хочет, пусть судит кого хочет по всем нравственным канонам, имеющимся в мире, пусть торопится с выводами или не спешит, пусть ошибается, поправляет и снова ошибается... Но Наблюдатель должен (если хочет, конечно) всему этому спокойно внимать. Разумеется, ему придется краем глаза (или более внимательно) замечать и все остальное, с чем бы ни сталкивались наши внешние органы чувств. Договорились? Если читатель еще не играл в эту игру, то очень прошу: пусть он остановится и не читает дальше, пока не поиграет и не начнет что-то замечать. Если хочет, конечно.
Что такое реальность? Если нечто существует на самом деле как явление, то какое место в жизни занимает оно по отношению к его оценке, названию, определению словами, описанию, тому или иному мнению о нем, методам его исследования?..
Что представляет собою процесс выяснения Правды? Не приклеить ли на него самого ярлык «плохо» или «хорошо»?
Такую попытку предпринял, например, Дж. Б. Пристли своей пьесой «Опасный поворот», с помощью которой он поставил вопрос: будить или не будить «спящую собаку». Казалось бы, прозрачно намекнул и на ответ. С одной стороны – двусмысленно окрестив Истину собакой. С другой стороны – выведя два альтернативных решения: счастливый финал при отрицательном ответе и самоубийство центрального героя – при положительном. Этот персонаж, которому смело можно приписать обиходный термин «идеалист», любил жизнь, потому что любил своих друзей. Привязанности его были сосредоточены на теплой компании, объединенной семейными и служебными узами: не особенно желанная, но добропорядочная жена; девушка его мечты – жена сотрудника и шурина; преданный компаньон – мозговой центр компании; глубоко уважаемая не очень старая дева, тайно влюбленная в главного героя; а все вместе они скорбели о гибели в расцвете лет его любимого брата. Так бы и жил он в своем счастливом идеальном мирке, если бы не случайный поворот событий, оказавшийся для всех роковым. Потянулась ниточка открытий и разоблачений, которую настойчивее всех старался раскрутить именно он, наш герой, упорно требовавший правды. «Мозговой центр» оказался вором, чье преступление было негласно приписано брату главного героя – как раз по этой причине предположительно и покончившему с собой. Деньги понадобились для любовницы – той самой «девушки мечты», крутившей с ним не «по любви», а «просто так» (если бы по любви, герой еще мог бы ее понять!). Жена героя оказалась любовницей его брата, страстно в него влюбленной, тогда как он мечтал от нее отделаться. Сам брат был к тому же, как выяснилось, наркоманом и вовсе не убивал себя, а был случайно застрелен уважаемой мисс, когда пытался ее изнасиловать. Все эти люди, в противоположность нашему «идеалисту», были «обычными реалистами». Они мирились с освоенным уровнем осознания действительности и из любви к главе семейства и компании всегда оберегали его от «ненужной, лишней» информации, зная его ранимость. Сопротивляясь учиняемым героем допросам, они руководствовались не страхом разоблачения, ибо друг другу им было «все про себя» известно. Дело также было не столько в желании сохранить «фальшивый» мир и покой, которым не особенно и дорожили, сколько в этой всегдашней заботе о нем же, что и позволило жене убитого горем героя бросить ему усталый, флегматичный упрек: «Так почему же ты не оставил себе своих иллюзий, а кричал и требовал правды всю ночь, как безумец?»
Он был счастлив, пока они были «хорошими». Но они оказались все «плохими», за исключением уважаемой мисс, которую он не осудил, что не имело уже значения. Мир и покой был разрушен, ему больше не на что было в жизни опереться, ибо он привык опираться на идеалы, и он застрелился.
Остается лишь надеяться, что Дж. Б. Пристли вовсе не был простаком, и впрямь считавшим представленную в пьесе нескончаемую трагедию полуправды той самой вожделенной Истиной, на первых подступах к которой очутился незадачливый герой. И воспринять пьесу как предупреждение: будьте осторожны! Добавим: бдительны, внимательны. И, если только очень захотите, принимайте вызов и делайте свой выбор: считать ли Истину «бешеным животным» или «другом человека», жить или прозябать, быть или не быть...
По поводу книг (фильмов) существуют разные мнения. Вспомним привычные, расхожие... «Жизнь – не кино (книги)»; – обратное: «Раз в книжке написано, – значит, умно и истинно»... Вспомним, как детям говорят: «Не плачь, это же все понарошку, это – кино, глупый ты!»; – вспомним, как поражался один герой Шекспира другому: «Он так плачет! Из-за чего? Из-за Гекубы! Что ему Гекуба?!»...
Задумаемся: почему люди пишут книги (создают фильмы)? Понимаю, что это – тема для отдельной диссертации. Но среди множества разнообразных вариантов причин и мотивов выступает один. В какой-то части этих произведений содержится нечто – именно то, что нас интересует. Ведь мы с «малышом» – не единственные такие правдоискатели на свете. И среди писателей (кинематографистов) попадаются люди, главная цель жизни которых – видеть и передавать правду такою, какова она есть, по мере своих сил. Причем речь идет об уровне видения внутреннего мира человека. Случайно ли в таких произведениях не видно героев и злодеев, подлецов и негодяев? Или, точнее, иногда видно, а иногда – нет, в зависимости от того, кто и как привык наклеивать эти ярлыки. Для реальности нет понятия «негодяй», а есть сотни и тысячи причин, побудивших человека совершить тот или иной поступок, сказать то или иное слово. Многих вполне устраивает схематизировать эти причины, да еще пользуясь страшно авторитетными расхожими мнениями, книгами, в которые занесены страшно серьезные названия, классифицирующие по внешним признакам типы, характеры людей, их принадлежность к той или иной системе взглядов...
Что такое «мое мнение»? Почему я предпочитаю высказать его или, наоборот, чье-то чужое? Где критерий истинности того или другого? Что такое «ложь»? Если правда – это то, что есть на самом деле, то, выходит, ложь – это то, чего нет? Можно ли высказать, назвать, сыграть, придумать, нафантазировать то, чего не существует?! Может быть, ложь – это результат неосознанной подмены того, что есть, тем, что было бы, если бы присутствовали некоторые другие условия... Как же совершается эта подмена и почему? Каким образом сталкиваются цели и смысл сегодняшних, а также вчерашних и даже завтрашних настроений одного, нескольких или многих людей, групп, обществ, наций, государств, производя путаницу наших истинных «хочу», «надо», «должен»?.. И за какие тридевять земель отправляться за ответами?
Когда в человеке растет внутренний опыт постижения реальности (например, благодаря тому же Наблюдателю), другими словами, то Знание, которое не вычитаешь ни в одной книге, тогда этот опыт, это Знание открывается ему и в книгах, и в фильмах, и в людях... Тогда приходит реальная возможность учиться на «чужом» опыте, избежав необходимости каждый раз обжигаться на собственном. Тогда огромная часть тех самых реальных, именно реальных ужасов, о которых говорилось выше, будет пережита лишь в воображении, причем с несомненной достоверностью. Например, переживания, связанные с подготовкой, совершением убийства и состоянием после него. Конечно, такое вживание в «чужие» переживания невозможно без хоть какого-то собственного опыта, но не обязательно убить, чтоб это понять: муки совести удивительно похожи во всех случаях, при кажущемся великом многообразии искушений, приводящих к преступлению и затем – к мукам совести.
Кстати, очень интересен и другой случай: когда на поверхности представлено то, на что имеется обиходное выражение «у человека нет совести». Каким образом сталкиваются сложные механизмы, управляющие «внутренним» и «внешним», человеком и окружающим его миром, приводя к этому поверхностному впечатлению? Ведь это – очень интересное явление, не правда ли? Сколько тут возможностей для куда более глубоких наблюдений и осознания реальности, новых объемистых трактатов...
Еще бывают переживания, называемые «страстью», которые можно понять, лишь пережив на собственном опыте.
Я очень чту А.П.Чехова как безукоризненно честного исследователя. Вот как описывает Чехов состояние замужней женщины, которой недели три докучал молодой человек жалобами на свою «роковую любовь», внезапно оказавшуюся взаимной, что принято в обиходе называть «счастьем», хотя далеко не случайно Чехов дал рассказу название «Несчастье»:
«Лубянцева сидела на круглом табурете перед пианино, не шевелясь, чего-то выжидая. И словно пользуясь ее крайним изнеможением и темнотою, ею стало овладевать тяжелое, непреодолимое желание. Как удав, сковывало оно ее члены и душу, росло с каждой секундой и уже не грозило, как раньше, а стояло перед ней ясное, во всей своей наготе... Она села у открытого окна и отдалась желанию. «Путаницы» в голове уже не было у нее, все чувства и мысли дружно теснились около одной ясной цели. Попробовала она было бороться, но тотчас же махнула рукой... Ей теперь понятно было, как силен и неумолим враг. Чтобы бороться с ним, нужна сила и крепость, а рождение, воспитание и жизнь не дали ей ничего, на что бы она могла опереться».
Как хорошо, что Чехов оставляет надежду: бороться можно. Чем не вызов пытливой душе? Кстати: не раз от мужчин же слышала, что женщине «подняться над своими чувствами» значительно труднее, нежели мужчине. Не потому ли именно мужской пол назван «сильным»?
Скажу более того. В какой-то момент пришла уверенность, что многие «земные» страсти очень похоже развиваются в человеке. Чувствуется атака, сначала робкая, потом идет развитие. Пережив одну страсть во всей ее полноте: зарождение, развитие, вплоть до того момента, когда она, наконец, оставляет душу в покое, – нарабатываешь умение справляться с очередным «врагом». Такая борьба тем успешнее, чем более она пассивна, созерцательна. То есть на внутреннем (только ли?) уровне это ни в коем случае не попытки «убить» ее или «справиться силой», – но возможно более полная свобода пропустить ее через душу (не забывая о Наблюдателе!). Она пошумит и успокоится, обогатив знаниями и открытиями в области психологии.
Обжорство; зависть; ревность; жажда мести; стремление к богатству, власти, славе; всевозможные страхи, в том числе страх смерти; гневливость; депрессии; обиды; ненависть; мечты о преступлении, в том числе о самоубийстве...
«Механизм» внедрения искушений, создающих иллюзию, что несут они ощущение «хорошо» взамен ощущения «плохо», – приблизительно один и тот же. Например, мелькнет мысль, смутное чувство, допущение, узнавание, затем благоприятные условия для развития, реальные или воображаемые... Мысли и чувства становятся навязчивыми, а затем охватывают все существо, как «удав», и ты ощущаешь, «как силен и неумолим враг»... Когда посчастливилось наблюдать «механизм» их проникновения в душу, достаточно бывает заметить: «Внимание, началось!». Ты уже не растерян перед неожиданным гостем, а догадываешься, что же именно на этот раз собирается овладеть твоею душой, и тогда не представляет особого труда «не пустить гостя» или поскорее избавиться от него. Не забудем: избавиться без насилия, без «военных действий», – но осознанием реальности, рассматриванием замеченного явления как такового, то есть исследованием самого процесса, что невозможно при запугивании самого себя его «ужасностью», «греховностью».
Однако спрашивается: разве так уж необходимо – избавляться от «непрошенных гостей»? Почему бы не принимать их, сколько б раз они ни наведывались, почему бы не жить с ними всю жизнь? Тут опять начинается путаница понятий «хорошо» – «плохо». Весь опыт человечества подсказывает, что вышеперечисленные искушения, начинающиеся ощущением «хорошо» взамен существующего «плохо», – несут людей, поддавшихся им, к старым и новым, буксующим и прогрессирующим, роковым и неотвязным ощущениям «плохо».
Одно из расхожих мнений: «Ну и что же? Человек создан для страданий, он все равно всегда страдает... Почему я должен бояться боли, не позволяя себе счастья испытать нечто великое – накал страстей, чувств, переживаний? Ведь это бывает послано далеко не всем, но избранным!.. Пусть даже война, ведь войны все равно были и есть; люди не могут не убивать друг друга, иначе места всем не хватит... И что за жизнь без кипучей борьбы добра и зла: борьба противоположностей – движущая сила!.. Это и есть – настоящая жизнь: не скучная, безгрешная, а яркая, наполненная не только жгучей болью, но и всепобеждающими наслаждениями...»
Во всех этих рассуждениях есть и правда, и неправда – всего лишь из-за нашей любимой путаницы. Вспомним неугомонного ребенка, которому нужно перепробовать на звук, вкус, ощупь все, с чем бы ни столкнулись его пытливые глазки. Если мы ищем Правду, нам действительно хочется узнать, пропустить через душу, сделать своими все чувства и мысли, которые могут посещать человека. Потому, что нам хочется понять их! Но вдумаемся. Если душа позволит им каждый раз превращать физическое тело (и другие тела, и этот дом, и это поле, этот лес, это море, эту Землю, это Небо) в полигон для реальных военных действий, – то хватит ли жизни на то, чтобы действительно «испытать все»? Именно для того, чтобы «испытать все», я и говорю о внимательном, не пугающем душу страхами, оценками, осуждением наблюдении за внутренними, глубинными переживаниями. И тогда весь мировой опыт человеческого Страдания, называемого по-другому «злом» или «грехом», – становится моим личным опытом...
Разумеется, душу, никогда не убегавшую от его познания, не испугать всевозможными «плохо». Поэтому ответ на поставленный выше вопрос («Разве так уж необходимо – избавляться...») – не в том, чтобы избежать ощущений и оценок «плохо» ради ощущений и оценок «хорошо». Каков же ответ?
Не берусь утверждать, что он – окончательный, исчерпывающий – мне известен. Но убеждена: та часть реальности, от которой, согласно вышеизложенному, мне представляется целесообразным «избавляться», или «очищаться», или «освобождаться» – не есть выражение истинного человеческого «хочу». Всегда в итоге выясняется, что «я хотел не того».
Сказано: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит». Эта фраза из Библии – вовсе не угроза наказания, а, говоря коротко, – констатация факта.
Церковники, узаконившие оруэлловское «мыслепреступление» под несколько иным названием: «греховная мысль», – веками употребляют знакомый многим способ очищения от сей скверны: признаться и попросить прощения. При этом, конечно же, «обещать никогда больше такого не делать». Однако упрямая вещь – мысль, которую гонишь. Не так ли? Или наоборот: легко ли думать о том, о чем «не думается»? Просто неохота, и все! Ведь по этой причине часто и простенькие арифметические задачки представляются чем-то великим и недоступным. Совет не отождествлять личность с одеждой на теле многие воспринимают одобрительно. Но что, если кто-то посоветует то же самое в отношении мыслей и чувств? Чьи же они еще, если не «мои»? А коль скоро «не мои», тогда «откуда берутся»?
Вопросы, ответы... Нет ответа – нет проблемы?
А попробуем подсчитать, сколько раз мы гнали мысль из-за того, она «не нужна», «опасна», «нехороша»... Часто ли мы пробовали не гнать «плохую», зато упрямую мысль, а настырно додумать ее до конца? Кто проделывал это, причем не только «думал», но еще и записывал, освобождая голову от «очередной порции мыслей», тому далеко не чужды соображения о сомнительности выражения «мои мысли»...
Когда человек ищет правду, даже не вполне осознанно, ему то и дело попадаются подсказки, исходящие от людей, книг, фильмов, снов и вообще всей окружающей действительности. Они порой прямо указывают: некое явление посетит твою душу, будь внимателен. Если человек пугается и не верит этому, «открещивается», – его «заставляют» проходить испытания до тех пор, пока он не убедится: да, это действительно есть. Затем он переходит к следующему шагу: осознать, что это такое как явление. Если ты себя обманул, поспешив объявить задачу решенной, – следуют новые испытания, пока не откажешься от поисков либо не шагнешь вперед на своем пути. С которого, кстати, очень легко свернуть в сторону, или «оступиться», или вдруг снова и снова возвращаться назад, вовлекаясь в пройденные круги страдания. Обычно это происходит, когда поиски правды подменяются поисками блага, справедливости, «отказа от всех желаний», стремлением кому-то что-то доказать, преодолеть препятствия или козни врагов и вообще поисками друзей или врагов. Да и само название «ПОИСК» – весьма условно! Ибо то, что есть, искать более чем странно: обычно ищут то, чего нет или что было, но пропало.
Но мы ведь говорим и об осознании истинного человеческого «хочу». Как получить желаемое и при этом обрести то Счастье, когда не требуется больше искать чего бы то ни было, а хочется просто идти вперед, в неизвестность? И как отличить в разноголосице голосов, настаивающих на своих вариантах объяснения твоего истинного «хочу», – голос Истины? И как не впасть при этом в сотворение нового законодательства на основе собственного толкования Закона Божьего? Пытаясь претворить в жизнь этот собственный свод законов, неизбежно сталкиваешься с противодействием, которое, в зависимости от «интересов враждующих сторон», превращает ищущего добра и правды в завсегдатая психиатрических лечебниц, тюрем, публичных домов и тому подобных объектов реальности. Не говоря уж о том, что сам уголок жизни, называемый телом, домом, садом, Родиной, Планетой, – шаг за шагом превращается в упомянутые объекты. Ибо проблема общения подменяется проблемой удобств жизни, посягательства на них, стремления защитить их от этого посягательства...
Каким образом прийти к осознанию «я хотел не того», минуя военные действия на уровне внешней, физической реальности? Но в том ли смысл, чтобы на всю жизнь загнать эту войну вглубь, в душу, притворяясь (перед кем?), делая вид, что «все хорошо и спокойно»? Что же в действительности опаснее: разрушение «внешней» реальности или «внутренней»? А ведь если верить словам Христа, записанным в Новом Завете (например, в главе 16 Евангелия от Матфея), – неизмеримо опаснее именно второе! Но тут возникает вопрос: а правильно ли были поняты Его слова? Правильно ли были они записаны? И что такое – «опасно»? Каким образом люди, желающие лишь добра, становятся социально опасными элементами, душевнобольными, преступниками-рецидивистами?.. Что такое «опасность несуществующая, тобою самим придуманная»? Знаем ли мы об опасности, с которой никогда не сталкивались, можем ли вообразить ее как нечто конкретное, в отличие от «смутного страха перед неизведанным»?
В живой реальности никогда не известно заранее, что нас ждет. Причем это вовсе не тот род неизвестности, когда гадаешь про некоторое конкретное событие: произойдет оно или нет... Речь идет о неизвестности качественно иной: можно сказать – абсолютной. Как неизвестность ухода в мир иной. Другими словами, никогда не знаешь, что можешь вдруг обнаружить завтра в себе самом, а следовательно – в окружающем (и – наоборот).
Привычная Путаница связывает эту перспективу с кошмаром непредсказуемых опасностей. Так ли это на самом деле? Известна ли в действительности суть реальности, обозначенной выше под условным названием «страсти»? Доступна ли Правда умам, не избавившимся ото Лжи?..
Всевозможные страхи – тоже тема отдельных трактатов. Здесь лишь упомяну, что многие запутанные загадки, в том числе загадка «людей без совести», связаны с другой загадкой, называющейся «страх наказания». Страх также служит причиной того, что люди активно проецируют на неизвестное будущее свой прошлый опыт, и, стремясь уберечь себя и близких от опасностей, из самых благих побуждений вовлекают самих себя и друг друга в сети старых ошибок, проистекавших из нежелания осознать их...
Один из способов осознания подмены истинного человеческого «хочу» на ложное – это осознание того, как именно в любой конкретной ситуации моими действиями руководит следующая постановка вопроса: «Что должен сделать я в этой ситуации, чтобы не произошло то, чего я боюсь?»
Но ведь и стремление избавиться от страха может превратиться в войну с собою и окружающими. Как и любое стремление к некоему образцу или, тем более, – «идеалу». Подгонка себя под образец исключает спокойный взгляд на реальность того, чем ты являешься. Идеал же – это вообще нечто несуществующее. И уж вовсе абсурдно считать, что Бог – Идеал. Это – то же самое, что назвать Абсолютную Реальность – «Абсолютной Нереальностью». Так и поступают, кстати, некоторые философы: «А существуем ли мы? Докажите, что мы не спим и не снимся друг другу...»
Наверное, многие испытывали моменты осознания отсутствия необходимости отправляться «за тридевять земель»: все рядом, все с тобою, и в старом, давно знакомом, открываются новые смыслы. Реальность растет в глубь, становится неисчерпаемой.
«...Словно ищет в потемках чего-то, и не может никак отыскать...»
Вспомним детство. Самое раннее, когда мы не умели еще разговаривать. «Ишь, чего захотела! Так мы тебе и вспомнили!» То-то и оно. Мало кто не спрашивал себя: «Интересно, о чем думают дети, когда они еще не могут об этом сказать?» К счастью, и взрослые тогда не особенно донимают их своими «Делай то!», «Не делай этого!», «Ты должен!..», «Ты не должен!..»... А на бесконечные окрики: «Нельзя!» – дети в этот «золотой период», по-видимому, не обращают внимания. Каждый замечал, наверное, что если дети имеют возможность быть предоставленными самим себе, то они далеко не всегда при этом плачут и капризничают. Но и вполне деловито общаются с различными предметами окружающего мира.
Что побуждает их к этой напряженной, хотя одновременно и спокойной, сосредоточенной деятельности, если никто еще не успел объяснить им, что «плохо», а что «хорошо», в чем цель, смысл, выгода тех или иных действий?..
А теперь побеседуем немного с А.П.Чеховым. Послушаем «Рассказ неизвестного человека», точнее, маленький кусочек этого рассказа:
«Но вот вопрос... Отчего мы утомились? Отчего мы, вначале такие страстные, смелые, благородные, верующие, к 30 – 35 годам становимся уже полными банкротами? Отчего один гаснет в чахотке, другой пускает пулю в лоб, третий ищет забвения в водке, картах, четвертый, чтобы заглушить страх и тоску, цинически топчет ногами портрет своей чистой, прекрасной молодости? Отчего мы, упавши раз, уже не стараемся подняться и, потерявши одно, не ищем другого? Отчего?
Разбойник, висевший на кресте, сумел вернуть себе жизненную радость и смелую, осуществимую надежду, хотя, быть может, ему оставалось жить не больше часа. У вас впереди еще длинные годы, и я, вероятно, умру не так скоро, как кажется. Что, если бы чудом настоящее оказалось сном, страшным кошмаром, и мы проснулись бы обновленные, чистые, сильные, гордые своею правдой?..»
Помните, как трудно объяснить ребенку: «Нельзя брать чужое»? А помните, как те, кому уже «объяснили», плачут, дерутся, вырывая друг у друга игрушки: «Мое!.. Отдай!.. Мама, скажи ему!..» Вынуждая взрослых прибавлять к прежним туманным объяснениям новые, не менее туманные: «Надо уступать друг другу!..»
Первые столкновения «реализма» с «идеализмом», первые разочарования в справедливости жизнеустройства...
А помните, как ломали голову над каверзными вопросами взрослых: «Кого ты больше любишь: папу или маму?»...
Первые муки определения неопределимого, сужения реальности для несуществующего выбора, сопряженного со страхом ошибиться, обидеть, прогадать...
А помните, как сидели и скучали, потому что нельзя то, нельзя это, а что можно – непонятно... Да и неизвестно, куда плыть в безбрежном океане «можно», если нет корабля, капитана, компаса, места назначения и вообще тебя туда не звали! Куда пойдешь сам? Туда шагнешь – скажут «плохой», сюда шагнешь – «глупый», «бездарный», «тебе что – больше всех надо?»... И вообще: надо сначала «научиться», а потом уже «жить». Совмещать одно с другим нельзя: скажут «дилетант», «выскочка», «невежда»... Приходится утешаться тем, что есть какие-то «мои» игрушки, какие-то «хорошие» люди (книжки, фильмы и т.д.), которых я люблю; какие-то «плохие», – которых, соответственно, не люблю...
А потом приходят эти болезни, страсти, дьявольские искушения... Но вот ведь вопрос: что остается, когда они уходят? Заполняется ли образовавшаяся пустота, и если заполняется, то чем? Если мы не видим ответов, то постараемся не теряться, возвращаясь к неизменному Наблюдателю, подсказывающему излюбленную постановку вопроса: «Как все это происходит?»
Далеко не случайно мы так и не решили, «плохи» эти «гости» или «хороши». Быть может, они – свидетельство сомнений в правильности выбора, знак протеста против навязанного «хочу»... Но – их недостаточно для шага прочь из порочного круга...
А если мы теряем не страсть, но некий другой объект нашей сильной привязанности в этой жизни: если, например, умер дорогой, близкий человек или даже несколько, если разъехались друзья, если покинут любимый город, если война разрушила привычный ход жизни, если ослеп, или оглох, или потерял ноги, или оказался в тюрьме...
Одни пытаются приглушить боль, обманув ее: «Что там было хорошего? Не так уж и любили – обойдемся!..» Но в душе – не покой, а опустошение, злоба. И – бесконечный страх: «Чего еще Ему от меня надо, чтобы закончились эти изматывающие потери? Как жить, чтобы не потерять и последнее, что еще осталось?..» Ищешь в душе любви, но находишь только страх и ненависть... Нет Правды – и все дозволено: воровство, убийство, бесконечное насилие...
Другие, наоборот, берегут и лелеют свои потери. Настоящее и будущее перестают что-либо значить, их как бы не существует больше. Жизнь этих людей наполнена только воспоминаниями о безвозвратно ушедшем. Она превращается в музеи, мавзолеи, антикварные лавки и бесконечную скорбь...
Мы отождествляем себя со всем, к чему привязаны в этой жизни, говоря: моя мысль, мое желание, мое чувство, мой друг, мой ребенок, моя родина, мои деньги, моя профессия, мои амбиции... С каждой потерей исчезает как бы частица меня самого: потеряв все, я остаюсь Ничем, Пустым местом...
Неужели действительно необходимо потерять все, чтобы спросить себя: что же есть я сам по себе, вне своих привязанностей и потерь, если, несомненно, для чего-то живу на этом свете? Что должно произойти, чтобы душа не ждала, пока с нее сорвут прикипевшие к ней покровы, а сама сбросила их и обрела первозданную свободу, как только что родившийся ребенок?..
Реальность богата невыдуманными историями, от которых почему-то отмахиваются: «Это – не про меня!» Почему?
Человек теряет обе руки. Он никогда не рисовал, пока они у него были. Лишившись их, он вдруг становится прекрасным художником. Рисует ногами! Откуда взялась эта сила?
Женщина, не желавшая жить из-за того, что некрасива, теряет и лицо, и, практически полностью, – зрение. Очень просто: неудачно разожгла огонь в духовке, взрыв, ожог, вместо лица – безобразная маска. Она становится философом, ученым, женой, матерью. «Не ослепни – не прозрела бы. Не потеряй лица – не нашла бы великого счастья...» Что это за счастье?
Можно ли прийти к процессу Созидания, минуя осознание процесса Разрушения?
...Ребенок лежит в колясочке, думает себе о чем-то, нам не известном. Подходишь к нему – он улыбается, агукает, двигает оживленно ручками, ножками... Он не знает ненависти, потому что еще ничего не терял, и радуется не тому, что имеет, а просто всему на свете, любому человеку, приближающемуся к нему с любовью... Ведь его все любят, за что же ненавидеть маленького? Хотя, конечно, бывает и по-другому. Но малыш все равно не поймет пока, почему иногда его ненавидят; ему даже вовсе и неинтересно, любит его кто-то или нет, он пока просто – сама Любовь, хоть и плачет часто...
Память почему-то блуждает среди бесконечных детских и взрослых сказок. Услужливо припоминается сюжет фильма, персонажи которого – некие сценаристы и режиссеры – в вечной озабоченности поисками «новых форм» создали причудливый плод модернистской фантазии. Выхватив из толпы случайных актеров, мальчика и девочку, они подтолкнули их сыграть спектакль «живьем», то есть прожить вместе один день, не зная, что за ними следят камеры и зрители, которым пришлось ехать за героями в какую-то дикую глухомань. Там, в убогой лачуге, где не было даже угощения, кроме чая, да и то без сахара, девочка все рассказывала и рассказывала историю своей жизни, а мальчик слушал и все молчал. Потом он отправился домой и на каком-то пустыре был зарезан ради пустого кошелька (или не пустого, не помню). А девочка в отчаянии кричала: «Помогите!», – бросаясь к уезжавшим восвояси режиссерам и зрителям. Спектакль был закончен. Машины разворачивались, не остановившись, свет их фар перестал заливать одинокий ночной пустырь, где истекал кровью герой и захлебывалась в рыданиях склонившаяся над ним героиня.
Приходит на память и другой сюжет, из книжки четко обозначенного жанра – «научная фантастика». Некие могущественные силы с другой планеты были сильно озабочены исследованием чувств людей, судить о которых приходится, как правило, по их поведению и разговорам. Для своих научных изысканий они затащили с разных концов нашей планеты самых красивых мальчика и девочку в какое-то заколдованное место, из которого никак не удавалось выбраться. Но так и не смогли понаблюдать, что же все-таки означает «по-настоящему» Любить. Зато в очередной раз продемонстрировали себе и героям, что означает «по-настоящему» Терять, убив на сей раз девочку.
Как назло, не помню ни авторов, ни названий фильма и книжки. Наверняка кто-то их тоже видел и читал. Возможно, подскажет имена.
Вертится в памяти, не исчезает еще одна книжка. Но ее название едва ли кто-то подскажет, потому что забыт сюжет, не вспоминается ни начала, ни конца. А только помнится, что был там какой-то мальчик, очень одинокий, который с раннего детства испытывал непонятную тоску. Она располагалась где-то под ложечкой, где сосет или щемит, когда человек хочет есть или еще чего-то хочет, сам не зная чего. Он думал, что постоянно голоден, но автор определенно дал понять, что это было не желание поесть. Что за желание, определил ли его автор – не помню. Быть может, тоска по Слову Божьему?
Однако любопытно, о чем же продолжают беседовать в мыслях нашего растущего малыша голоса неизвестно чьи, неизвестно – реальные ли; но он ведь имеет право думать о чем хочет. И если даже ему покажется, что он может вообразить разговор Бога с дьяволом, никто ведь не осудит его за такую дерзость: «мыслепреступление», к счастью, пока еще – не юридический термин, насколько я разбираюсь. А мы с ним решили честно говорить о том, что думаем, даже если это кому-то не нравится:
«... – Ты привык скакать по верхам, всему сразу давая названия и выводя известные тебе заранее заключения. Я всегда говорил тебе о внутреннем, а ты копал и продолжаешь копать внешнее. Тебе очень быстро становилось скучно, даже когда тебя поначалу заинтриговывали актеры для бесконечных спектаклей, которые ты знал наизусть. Тебе не терпелось увидеть финал, к которому ты сам стремился подвести каждый новый спектакль, но одновременно ты всегда этого боялся, ибо знал: за этим – та же скука и поиски нового спектакля. Ты постоянно переманиваешь у Меня актеров. Но ты не учел, что создал их не ты, а Я, всегда говоривший: «Не спеши». Тебе лишь бы посмеяться над ними, Я же верю в них. А ты не веришь Мне и упрямо торопишься увидеть с их помощью финал самого заветного твоего спектакля.
Оступившись раз, не сумев после этого выдержать окутавшего душу мрака, ты поспешил оправдать содеянное важными, великими целями и ради доказательства справедливости целей стал выводить допустимость любых средств... Но боль не так-то легко заглушить, и тебе пришлось объяснять себе, что эта боль – только оттого, что и на сей раз ты лишь ошибся в выборе цели. Каждый раз ты путал одно с другим: не цель ищешь ты, а способ убедить себя в допустимости средств, тогда как Я с самого начала сказал: ты не найдешь Счастья, пока не поймешь, что Мои Законы преступать нельзя. Но ты не постиг и того, что значит: «Милости хочу, а не жертвы», – и продолжаешь путать людей, заставляя их быть трусливыми и корыстными. Иначе кто же станет служить тебе? А тебе нужны актеры для последнего, заветного спектакля, в финале которого ты получишь, наконец, полное, безраздельное господство, абсолютную, неограниченную власть над всем этим грешным миром! И тогда ты намерен совершить такое значительное по величине Добро, какое оправдает все Зло, что вынужден был совершать во имя благих, но как всегда выяснялось, недостаточно благих целей...
Еще раз предупреждаю: не будет тебе счастья, пока ты упрямо заставляешь людей служить своим целям, обещая благ и наслаждений, пугая и шантажируя, внушая им, что они не находят Счастья, потому что недостаточно жестки законы, недостаточно силен контроль, недостаточно крепка рука у власти, а без насилия и страха невозможно править миром...
Ты боишься увидеть и этот финал – и боишься его не увидеть. И того боишься ты, что люди станут верить Мне, что для них будет свято Мое доверие. Ты не понимаешь, какую Ответственность начинают они видеть вместе с осознанием свободы Выбора. Не зная сути, ты всегда подменял понятия и заставлял людей бояться ложной, несуществующей ответственности. Ты боишься чудес, которые они смогут совершать благодаря Свободе, дарованной им Мною. Ты боишься, что это заставит тебя поверить Мне – боишься, ибо тогда тебе нечем будет оправдать вину и придется жить согнувшись под ее тяжестью. Но ты боишься того, чего не знаешь, как всегда. Ты никогда не знал, что это такое – верить Мне. И не постигаешь, что означает: «Для меня каждый – как единственный...» Мне бесконечно больно, когда вы путаете друг друга, и сами себя, и всех вместе... Ты ведь понимаешь, что такое «больно»? А душа – не тело. Если ты хочешь кого-то ударить, – ударь себя: гнев остынет, и Я не почувствую боли. Но когда у тебя болит душа, то она болит и у Меня. Пойми, что и тебя Я люблю, и тебя простил давно, ибо ты никогда не ведал, что творишь. И ты тоже мог бы получить Счастье, но это невозможно без того, чтобы ты сам захотел этого всей душой, а не так, как хочешь ты свои бесконечные конфетки...
Запомни: ты не найдешь Счастья, пока оно желаннее для тебя, чем Правда. Приходит оно, когда его не ждешь, а узнаешь – когда пришло. Скажу, пожалуй, о еще одной твоей заветной мечте, а ты сам осознай, что мешает ей осуществиться. Эта мечта – любить, не желая обладать ни телом, ни душой. На самом деле это так просто! Ибо всеми телами обладать невозможно, а душою... Разве можно обладать тем, чем, в сущности, и являешься?..»
А знает ли, интересно, наш малыш загадку: кому лучше всех знакома рассказанная Христом притча о сеятеле (Мат. 13: 24 – 30)? Так уж и быть, скажу свою отгадку, а у кого найдется другая – тоже очень интересно. Изобретателям, строителям, врачам, учителям, художникам, композиторам, писателям, музыкантам, артистам, конструкторам, рабочим, крестьянам, портным, поварам, садовникам, посудомойкам, уборщицам, дворникам, ученым... Но не перечислять же до бесконечности: тем, кто относится к жизни, как вечно любопытный ребенок, свободный, не скованный ничем, кроме божественных заповедей, то есть, говоря по-другому, – творчески (если уж совсем нельзя обойтись без названий).
Но что мы слышим? «Скованный»?! Стоит ли разрывать одни цепи, чтобы, став свободным, обременить себя другими?
Мы не избавимся в своих рассуждениях от путаницы и неразберихи, пока не ощутим телом и нутром, как именно оказываемся скованными и какими цепями, как происходит процесс их разрывания и обременения новыми. Разумеется, не терпится поскорее отгадать, что же это за «обременение» или «приобретение»: не цепочка ли с крестиком на шее? Или – цепи, которыми приковали к скале Прометея? Или – цепи колодника, отправляемого в тюрьму, на каторгу, на смертную казнь? Или – цепи очередной спасительной идеологии? Или – цепи самобичевания?..
А может быть, это – незримая цепочка, протянутая между счастливыми и одинокими людьми Доброй Воли, не разрывающаяся даже тогда, когда они очень далеко друг от друга, «за тридевять земель»... Кто измерит вес этой цепочки? Не про нее ли сказал Христос: «Ибо иго Мое благо, и бремя мое легко»?
Вернемся к притче: «...Не выбрасывай плевелы до поры до времени, дай взойти и им, ибо заодно с плевелами рискуешь выбросить и пшеницу!..»
Загадаю еще загадку, а ответа говорить не буду. Кто (что) заставляет людей, желая добра, учить друг друга и затем самих себя, как вначале разобраться, где зерна, где плевелы, и до тех пор, пока не разберешься, – не сметь сеять?
Что мешает сеятелям сеять? Нет зерен, нет почвы? Или сеялок мало? Может быть, все это лежит под спудом и ждет, когда повернутся вспять некие силы, работающие на рукотворные храмы служения Ему? А ведь Ему вовсе не нужны самоуспокаивающие, беспомощные слова благодарности и поклонения, пустые, лживые слова покаяния, трусливые, корыстные ритуалы жертвоприношения... Зато Ему нужны, нужны, нужны плоды осознания нами Его Воли!
Однако слышу громоподобные сигналы тревоги. Их шлет уже не просто Наблюдатель, но сам Величайший из Страдальцев мира, отец наук, искусств, религий, юстиции, просвещения, цивилизации, революций... Не будем перечислять все его заслуги, а также имена, из которых достаточно одного, знакомого и привычного: конечно же, – Дьявол. Вспомните, проклинающие его, разве никогда не заставали этого самого несчастного Умницу на свете в той степени отчаяния, когда уже не кричишь, а еле шепчешь, в бессилии от навалившейся на плечи тоски безысходности, а поникшая голова уже ничего не ищет прекрасными глазами, затуманенными тоской беспросветности...
«... – Где же взять твердость и решимость связать выросшие плевелы и сжечь? Легче ничего, ни за что, никогда не делать, чем уничтожить плоды, оказавшиеся злыми... Да, Он сказал: сеять на своем поле, только на своем, где никому не видно, пока не научишься отличать пшеницу от плевелов... Но как же прятаться, никому ничего не отдавая? А если так и не научишься за всю жизнь отличать Добро от Зла?! Будь это легко и просто, разве возникла бы так называемая Путаница?! Ведь хотелось как лучше, чтобы поскорее все стали счастливыми, а не только один я на своем поле... Вот и пришлось учить друг друга, а как же все успеть без ускоренных методов?! Но всегда кто-то чего-то не хотел, не понимал, всегда кто-то или что-то мешало, а не будь этих вечных досадных помех, всегда могла получиться такая прекрасная жизнь! Я ведь всегда хотел только этого, приходя в ужас и отчаяние, когда получалось все наоборот!..
Он-то простил, а как самому себе простить эти бесконечные Хиросимы?.. И как остановить исследования, уже поняв, что это – атомная бомба? Что построишь на атомной бомбе? Значит, опять – выбрасывать, разрушать? Снова все до основания разрушить, а потом построить и увидев, что это опять – атомная бомба, вновь разрушать... И как понять, почему так получается, если всегда хочется только добра? «Добрая воля»... А разве бывает злая воля? Он говорил – не спеши. А я всегда спешил делать добро! Хочешь сделать как лучше, а выходит – хуже и хуже... Все думают, что я хочу зла! А все мое зло – только в том, что я всегда боюсь ошибиться. И стремился всегда только к безошибочности, нет, не только... Еще к справедливости... Еще к миру и покою... Впрочем, не знаю... Не знаю, к чему стремился! Знаю только, что бывает порой так радостно, так счастливо, когда кажется, что теперь-то уж мы навеки – все вместе: «скованные одной цепью, связанные одной целью»... А потом снова и снова – только бездна одиночества...»
Но, может быть, наш малыш заскучал и загрустил? Может, развеселим его, вспомнив про умницу Мюнхгаузена, и поплаваем (полетаем) в море (небе) смыслов его рассказа: «...И я собрал все силы, поднапрягся и... вытащил себя из болота за волосы!»
Что это за болото? Как он в него попал? Кто тащит его оттуда, когда он тянет себя за волосы? Что это за силы, и как удается их вдруг собрать?.. А может, он хитрит, и ему даже нравилось нежиться в болоте, как в теплой постели, и его пришлось тащить оттуда насильно? («Утро пришло, лежебока!») Зачем тащить, кому, куда? Ах, да, болото же – совсем не постель: в нем не просто нежишься, но и погибаешь обязательно... Или – вовсе не обязательно? Человек ведь привыкает ко всему: и в болоте как-нибудь прожить можно. Зачем же он из него рвался? Да и впрямь ли рвал он волосы у себя на голове? Вдруг было совсем наоборот: некто другой нежно перебирал их и гладил...
Тогда вдруг начинает что-то вспоминаться: нечто бесконечно отрадное, как забытый сон, как далекое детство с его сказкой – мамой... И еще вспоминается, быть может, что в детстве много сказок, одна из которых называлась «Я сам!»...
Когда-нибудь позже, вероятно, вспомнится, что вот так же закрываются глаза, когда в мир властно вторгаются звуки прекрасной Музыки, и ты или тонешь в их море, или паришь в их небе, и больше всего хочется, чтобы эта музыка не переставала звучать... А потом вдруг начинаешь замечать, что другая музыка, где царствует ритм (особенно если она – без слов или слова – на непонятном языке), диктует движения телу при его свободе, и ты танцуешь, как веселый маленький мальчик... А потом в движениях обнаруживается смысл, связанный с невидимой душевной работой, и руки сами собою показывают что-то в пространстве, будто расставляя по местам невидимые камушки в ожерелье, или недостающие звенья в какой-то цепочке, или ответы на давние, подолгу висевшие в пустоте вопросы... А в тех песнях, где слова понятны, обнаруживается новый смысл... И больше не надо куда-то стремиться: все происходит само собой... И само собой обнаруживается, что вокруг – не «болото», а «цветущий сад»... И – странное дело – кажется, будто все об этом давно знают, но почему-то притворяются, что не знают, словно ждут маленького мальчика с его криком: «Король-то гол!»
А что сначала: «вокруг» или «внутри»? Кого слушать, если сам себе не ответишь? А что это за процесс: отвечать самому себе? Кто спрашивает и кто отвечает?
И что же все-таки делать, если не хочется «тонуть в болоте»? Быть может, малыш вовсе даже и не против того, чтобы мы с ним спокойно, никуда не спеша, а точнее, «поспешая не торопясь», на досуге поразмыслили, как происходит загадочный процесс превращения Добра во Зло и, наоборот, – Зла в Добро? И даже, возможно, он захочет не просто «поразмыслить», но и пропустить эти процессы через душу, почувствовать их нутром... Ибо, наверное, только в этом случае может забрезжить истинное решение Задачи под общеизвестным названием: «Выход есть всегда»... Быть может, мы сумеем полюбить эту реальнейшую творческую задачу? Хотя выходов бывает, возможно, и очень много, а бывает, что не видно ни одного... Но Задача продолжает жить, вместе с Надеждой на счастливый... ФИНАЛ???
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Счастье дается Богом. Все творчество – от Него. В Боге – все, и дьявол в том числе. Бог вездесущ, Он живет в каждом человеке.
Женщина стремилась к знанию, Бог всегда говорил: не спеши. Стремление к знанию еще называлось любопытством, из-за которого она всегда спешила все узнать. Бог отталкивал ее, не раскрывал секретов, а она боялась одиночества и обращалась к дьяволу, который не отказывался удовлетворить ее любопытство.
Спешка приводит к поверхностному и «низшему», что затягивает, подбивает копать и копать, занимаясь бесконечными поисками клада в «земле». И действительно, необходимы какие-то силы и крепость, чтоб увидев, осознав производящийся хаос, отказаться от продолжения этих поисков – и настырно, несмотря ни на что, искать сокровища «в небесах»!
Женщина всегда обижается: зачем ты разбудил во мне это «низшее», а я тянусь к «высшему» и чувствую, что ты Знаешь, но ты меня гонишь... И я опять бегу за знанием к дьяволу, а ты, становясь этим самым Дьяволом, ревнуешь и проклинаешь меня: я и дура, и стерва, и сумасшедшая... И всегда мотивируешь этим свой страх перед моей свободой, черпая доказательства ее ужасности из последствий своей «свободы»...
В ответ – я проклинаю тебя...
Выходит – вечная война, в которой каждая из сторон вовсе не хочет грубой победы, но получает ее в результате привычных неосознанных действий, мотивируя их тем, что «другая сторона так хотела»...
На самом деле обе стороны хотят осуществления тонкой и беззащитной надежды: не проиграть или победить, а стать, наконец, по-человечески счастливыми! Может быть, еще не все потеряно? Жизнь продолжается, спешить некуда. (Действительно ли?)
Страх одиночества заставляет искать друзей. Страх потерять дружбу превращает друзей во врагов.
Когда исчезает страх – обнаруживается, что врагов нет вообще, а все вокруг – друзья, сотрудники, хорошие люди и Учителя.
А в развороченной кладоискателями земле можно ведь сажать пшеницу, деревья, цветы... Не правда ли?
Салимназ.
Январь 2000.
Текст взят с http://www.lit-bit.narod.ru/
